Мне двадцать лет минуло, королева.
Я был воспитан в ненависти к папству
И к скудости обрядов приучен,
Как вдруг меня с неодолимой силой
В чужие страны повлекла мечта.
Оставив пуританские молельни
И родину, я быстро пересек
Пределы Франции, стремясь увидеть
Италии благословенный край.
То было перед праздником святым;
Дороги богомольцами кишели,
Кресты в венках стояли, и, казалось,
Весь род людской пустился в светлый путь
К незримым кущам рая. И меня
Поток толпы, одушевленный верой,
Увлек с собой к желанным стогнам Рима.
Что сталось, государыня, со мной,
Когда колонны арок триумфальных
В тумане вздыбились и Колизей
Раскинулся величественным кругом,
Чудесный мир меня заполонил!
Ведь я не знал волшебных чар искусства, —
Возрос я в лоне церкви, не терпевшей
Всего, что наши взоры услаждает,
Бесплотное лишь слово почитавшей.
Как сердце вздрогнуло, едва вступил
Я в сумрак храма, где с небес струились
Святые песнопения и мир
Видений жил вдоль стен и над престолом…
Здесь двигалось воочию пред взором
Молящихся величье неземное.
Сподобился и я увидеть «Весть
Благую» и «Обре́занье господне»,
«Преображение пречистой девы»
И «Троицу, сошедшую с небес».
Тут папа ниспослал благословенье
На распростертый перед ним народ.
Что́ золото, что́ бриллиантов блеск,
Которым нас слепят цари земные!
Лишь онодин причастен горней славе.
Его чертог с небесным раем схож,—
Затем что все здесь отсвет неземного.
