7 Золото. Серебро. Медь. Ничего. Из колыбельных песен других европейских народов особенной нежностью отличаются финские колыбельные песни (одну из них читатель найдет в моей «Литургии красоты») и польские «Колысанки». Привожу несколько польских баюканий («Piesni Ludu». Zebra! Zygmunt Gloger. W latach. 1861–1891. W Krakowie. 1892).
1 Спрячь черные очи, А очи закроешь, Спи до полночи. 2 Колыбелька, качайся От стены до стены. Спи, мой розовый цветик, Спи, так розовы сны. 3 Не пой, петушок, ты не пой, Марысю мою не буди, Малая ночка была, Мало Марыся спала. 4 Скотинка, далечко Не отходи, Ведь я не пастушка, Я малая детка. В народных колыбельных песнях особенно трогательна та повторяющаяся у разных народов черта, что, напевая убаюкивающую песенку ребенку, взрослый поющий превращается сам в дитя. И кажется, что это где-то в мировом пространстве затерянная душа, одна-одинокая, беспомощная, беззащитная, обращающаяся с полусонной мольбой к Неведомой Силе. И словно слышен полувнятный стон: «А слышат ли меня?» Как колыбель похожа на гроб, так в колыбельных песнях есть всегда запредельная смертная грусть. Да ведь и сон похож на смерть, и что же есть смерть как не сон, через который мы пробуждаемся в настоящую действительность? Из всех колыбельных песен, которые, на каком-либо языке, мне приходилось читать или слышать, мне кажутся наиболее совершенными и бессмертными по своей озаренности две – одна испанская и одна русская. Они обе красивы, как цветок, обрызганный росой. Испанская: Спи, мое дитятко, спи, Нет твоей матери дома, Пречистая Дева Мария Взяла ее в дом свой служить. И русская: «Бог тебя дал, Христос даровал». Воспроизвожу ее из книги П. В. Шеина «Великорусе в своих песнях, обрядах, обычаях, верованиях, сказках, легендах». Спб. 1898. Бог тебя дал, Христос даровал, Пресвятая Похвала В окошечко подала, В окошечко подала, Иваном назвала: Нате-тко, Да примите-тко. Уж вы, нянюшки, Уж вы, мамушки, Водитеся, Не ленитеся. Старые старушки, Укачивайте. Красные девицы, Убаюкивайте. Спи-се с Богом, Со Христом. Спи со Христом, Со ангелом. Спи, дитя, до утра, До солнышка. Будет пора, Мы разбудим тебя. Сон ходит по лавке, Дремота по избе. Сон-то говорит: «Я спать хочу». Дремота говорит: «Я дремати хочу». По полу, по лавочкам Похаживают, Ванюшке в зыбочку Заглядывают, Заглядывают – Спать укладывают. Марево Прощание с древом Я любил вознесенное сказками древо, На котором звенели всегда соловьи, А под древом раскинулось море посева, И шумели колосья, и плыли ручьи. Я любил переклички, от ветки до ветки, Легкокрылых цветистых играющих птиц, Были древния горы ему однолетки, И ровесницы степи и пряжа зарниц. Я любил в этом древе тот говор вершинный, Что вещает пришествие близкой грозы, И шуршанъе листвы перекатно-лавинной, И паденье заоблачной первой слезы. Я любил в этом древе, с ресницами Вия Между мхами, старинного лешего взор. Это древо в веках называлось Россия, И на ствол его – острый наточен топор. 7 сентября 1917 Москва К обезумевшей Равномерно уходит дорога Верстовые мелькают столбы. Но забывшему правду и Бога Не добиться красивой судьбы. Мы отвергли своих побратимов, Опрокинули совесть и честь. Ядовитыми хлопьями дымов Подойдет достоверная месть. От весеннего Солнца потоком Золотые излились лучи. Что ж мы делали в свете широком? Наряжали мы в плесень мечи. По путям, городам, и деревням, Разбросалась двуликая ложь. С благочестьем порвавшая древним, Ты куда же, к кому же придешь? Покачнулась в решеньи неправом, Опозорилась алость знамен. И с штыком, от предательства ржавым, Не достигнешь до славы времен. Затуманенный лес обесчещен, В нем от сглаза не видно ни зги. По стволам выползают из трещин Только гады, друг другу враги. К неузнавшему голоса часа Подойдет ужасающий час. И какая есть в слове прикраса, Чтоб зажегся потухший алмаз? Нам от Севера холод и голод, Изъязвился угрозами Юг. Исполинский наш молот расколот, Приближается бешенство вьюг. А теперь
Ты любил глядеться в Небо голубое, В зеркале лазурном утопая взглядом, Ты видал там Бога. В час труда, и в бое, Ты себя там видел с светлым Богом рядом. Не принять умел ты роковые цепи, Смело разбивал их, с злою силой споря. Уходил далеко, за леса, за степи, Доходил в стремленьи до живого Моря. А теперь? Куда же вековая сила Вся в конец иссякла, мелководьем стала? Не запляшет звонко молот у горнила, Пламя разучилось ткать светло и ало. И когда подходит час грозы и битвы, И когда на отдых час зовет к усладам, Нет порыва в сердце, нет в душе молитвы, И не Бог с остывшим, Кто-то Темный рядом. |
