2 августа Сумасшествие Земля сошла с ума. Она упилась кровью, Пролитой бочками. Нет, даже винный склад, Где втулки вырваны, и вин багряных яд Пролился на сто верст, и ввергнул в долю вдовью Два миллиона жен, и черно-красной кровью Явил поля кругом бурлящий водопад, Не в силах намекнуть на тот безмерный ад, Что дух творит людской, предавшись прекословью. Слова все сказаны. Они бродячий труп. Где вынута душа, там только привиденье. И лишь змеиный глаз. И только ведьмин зуб. Дух благостный засох. Сгорели все растенья. И если есть еще движенье жестких губ, Молись, чтоб колос встал из бездны запустенья. 4 августа
Хлеба нет Есть хочется. А хлеба нет. Я это знал в Москве забытой, В Москве когда-то именитой, Где саранча бесовской свитой, Засев, сидит уж много лет. Я голоден. И хлеба нет. Работаю. Чуть брезжит свет. Работаю. Изнемогаю. Терпенью пленника нет краю. Надеюсь. Жду. Томлюсь. Сгораю. Метелью занесен мой след. Я есть хочу. Но хлеба нет. Последний дорогой предмет Давно уж продан лиходеям. Опутаны бесовским змеем, Мы стынем. Низимся. Немеем. Ничей к нам не дойдет привет. И голодно. И хлеба нет. А тут же рядом тот же бред. Жена. Сестра. И мать. И дети. В одной холодной жалкой клети. В тисках единой цепкой сети. Я в теле чувствую скелет. Хоть корку хлеба. Хлеба нет. 4 августа К братьям Я Христа в мучениях не видел. Я устал бродить по всем векам. Но пойму прощение к врагам. Помогите тем, кто вас обидел, Этим серым темным мужикам. Сколькие из них грабеж свершили. Сколькие убили. Или все? Час был враг и правде и красе. В них века метнули вихрем пыли. Не взошел посев на полосе. И они ли были нам врагами? Не они, а те, чья мысль – вертеп, Кто для Бога всей душой ослеп. Размягчим наш дух в родимом храме, Жизнь да будет там, где ныне склеп. 4 августа Возмездие Когда глашатай грабежа и казни Сказал толпе: «Награбленное грабь!», Он плыл в ладье, едва качала рябь, И с бурею играл он без боязни. Но слишком много было в том соблазне. Раскрылась глубже дьявольская хлябь. И он напрасно говорил: «Ослабь!» – Тем духам, с кем он в темной был приязни. Из самой Преисподней Сатана К нему пришел. Крепка была подмога. И разлилась кровавая дорога. И тянется. Еще не свершена, Но он сполна узнает силу Бога. В свой час он выпьет кубок свой до дна. 4 августа В несосчитанном Мы в Несосчитанном. В немом Неисчислимых. В Непредусмотренном. Лань не предвидит льва. Его предчувствует чуть-чуть, пока жива. Но когти, пасть, прыжок, все это где-то в дымах. А дым восходит вверх из жерл всегда палимых. Есть где-то там внизу такая голова, Полмира – мера ей, и клык – ее слова, И путь ее – пробег в полях необозримых. Кто хочет распознать сполна ее судьбу, Тот должен развернуть такой папирус старый, Где каждая строка есть кровь и злые чары. Он должен много раз живой побыть в гробу. Мы схвачены врасплох. Мы втянуты в пожары, Не вняв, что Ангел Бездн дохнул в свою трубу. 7 августа Набат Лишенный Родины, меж призраков бездушных, Непонимающих, что мерный мудрый стих Всемирный благовест средь сумраков густых, Один любуюсь я на звенья строк послушных. Они журчащий ключ во днях пустынно-душных. В них сговор солнц и лун для праздников святых, Веселый хоровод из всплесков золотых, В них грозный колокол для духов двоедушных. От звуковой волны порвется злая сеть. Качнувшись, побегут в пространство привиденья. Все дальше, дальше, прочь от грозового рденья. А бронза гулкая и стонущая медь, Возникши в воздухе глаголом осужденья, Продлят свой долгий гуд, веля Судьбе – греметь. 12 августа Лавина Храня молчание, гигантская лавина Проходит местности, где смерть и нищета. Сто тысяч ртов сухих. Во взорах темнота. Сгоревшие поля. Сожженная равнина. Ни одного снопа для темного овина. Нет больше колоса. Бесплодье. Нагота. Забыть закон людей. Забыть закон Христа. Один закон: Бежать. Что дальше, – все едино. Идут, идут, идут. Они должны идти. Кто пал под тяжестью, добыча он канавам. И будет там лежать на дне зловеще-ржавом. А если встретят что живое на пути, Нахлынув, разгромят в своем хотеньи правом: – В необходимости хоть что-нибудь найти. |
