Донная трава Сребролунный горит подоконник, Говорит хрусталями окно. Благовонный качается донник, Сновидение манит на дно. Хороши удлиненный кисти, Голубыми качает один. А другой, легковейно-душистей, Как кропило дремотных куртин. Новолуннею полночью сонной Их кадильницы знают свой срок. С их пахучим дыханьем созвонный, Шевелит их кусты ветерок. Доглядеть бы всю тайну их взгляда, Додышать бы цветочную кровь, Досказать бы созвездьям – что надо, Чтоб приснилось желанное вновь. Додремать все томленье разлуки, Чтобы любящий вновь был любим, И дождаться, чтоб милыя руки Дотянулись объятьем своим. Потянул ветерок по деревьям, Переметны шуршанья в ветвях, К оснеженным безвестным кочевьям Заскользил я в проворных санях. Парусами – вздуваются тучи, Как ладьи – сгроможденья снегов. И лучи упадают, певучи, На зубчатыя кровли домов. От семи легконогих оленей Под Луной поднимается пар. Я доехал. Раскрытый сени. Вот он, звон наливаемых чар. «Заждались», говорят. «Не впервые. Никогда не торопишься к нам». И поют мне глаза голубые, Что конец здесь тоске и ветрам. Мы пируем в высоком чертоге, Наливаем мы Солнце в хрусталь. А Луна, закрепись на пороге, Серебрит океанскую даль. Всезавладевающая
Не стукнет, не брякнет, а угол темней. И видно, по спуску немых ступеней, Что час наступает продольных теней. Не скажет, не спросит, а слышится вздох. Росой зазвездился сереющий мох. И явственен в сердце глаголящий Бог. Густеет влиянье таинственных сил. В душе колебанье незримых кадил. И путь свой крылом козодой зачертил. Померк доснявший узорный балкон. В селе отдаленном смолкающий звон. Глубокою синью налит небосклон. За садом белеет прохладою луг. Дневныя свершенья – законченный круг. На небе мерцание гроздий и дуг. Так скоро за первой Вечерней Звездой Верховные кони сверкнули уздой, И Серп Новолунний взошел над водой. Ладьей отразился в зеркальном пруду. Все стройно и цельно в своем череду. В осоке шуршанье, в ней ветер в бреду. В ней старыя мысли проснулись опять. Змеиные стебли никак не унять, И возле шуршащих зазыбилась гладь. Прямится змеиный – не выпрямлен рост. А тихая поступь умноженных звезд Уж Млечный повсюду обрызгала мост. Кто хочет, пусть дремлет. Кто может, пророчь. Лавинная мгла залила узорочь. Всемирно мерцает безгласная Ночь. Колыбельная Я всегда убаюкан колыбельною песней, Перед тем как в ночи утонуть, Где, чем дальше от яви, тем странней и чудесней Открывается сказочный путь. В дни как был я ребенком, это голос был няни, Уводивший меня в темноту, Где цветы собирал я для певучих сказаний, Их и ныне в венок я сплету. В дни как юношей был я, мне родныя деревья Напевали шуршаньем вершин, И во сне уходил я в неземныя кочевья, Где любимый я был властелин. А поздней и позднее все грозней преступленья Завивали свой узел кругом. Но слагала надежда колыбельное пенье И журчала во мне родником. И не знаю, как это совершилось так скоро, Что десятки я лет обогнул. Но всегда пред дремотой слышу пение хора, Голосов предвещающих гул. А теперь, как родная так далеко Светлана, И на чуждом живу берегу, Я всегда засыпаю под напев Океана, Но в ночи – на родном я лугу. Я иду по безмерным распростертым просторам, И, как ветер вокруг корабля, Возвещают мне реки, приближаясь к озерам, Что бессмертна Родная Земля. А безмерная близко расплескалась громада, И всезвездный поет небосвод, Что ниспосланный путь мой весь измерить мне надо И Светлана меня позовет. Мать Птицебыстрая, как я, И еще быстрее. В ней был вспевный звон ручья И всегда затея. Чуть ушла в расцветный сад, С нею я ребенок, Вот уж в дом пришла назад, Целый дом ей звонок. Утром, чуть в лугах светло, Мне еще так спится, А она, вскочив в седло, На коне умчится. Бродят светы по заре, Чада ночи древней. Топот брызнул на дворе, Он уж за деревней. Сонной грезой счастье длю, Чуть дрожат ресницы. «Ах, как маму я люблю, Сад наш – сад Жар-Птицы!» Долгий, краткий ли тот срок, Сны всегда – обновы, А к крыльцу уж – цок-цок-цок, Скок и цок подковы. Вся разметана, свежа, Все в ней – воскресенье. Разве только у стрижа Столько нетерпенья. «Ты куда же в эту рань, Мама, уезжала?» В губы чмок, – и мне, как дань, Ландышей немало. «Ну, скорее день встречай», Я бегу веселый. Как хорош душистый чай, На сирени пчелы. Мать веселия полна, Шутками прекрасна. С ней всегда была – весна Для зимы опасна. Только вздумаешь взгрустнуть, – У нея лекарство – Мысль послать в лучистый путь, В радостное царство, «Ты чего там приуныл? Морщить лоб свой рано». И смеется, смех тот мил, Плещет фортепьяно. Знал я в ранних тех мечтах, Как без слов любовен Храмовой ручьистый Бах, Вещий дуб, Бетховен Как возносит в высоту, Уводя из плена, Шуман, нежащий мечту, Лунный взлет Шопена. Как пленительно тонуть В Моцарте и Глюке. И обнять кого-нибудь Странно жаждут руки. Как в родную старину Мчит певучий Глинка. С ними к творческому сну Льну и я, былинка. Сладко в память заглянуть, В глубь такой криницы, Где подводный виден путь К сказке Царь-Девицы. Так предвидя, угадать Сказ о дивном зельи В жизни может только мать, Мудрая в весельи. И поздней, как дни, созрев, Меньше дали света, Превращать тоску в напев Кто учил поэта? Был иным я утолен, Знал иныя жажды, Но такой лучистый сон Снится лишь однажды. |
