Корчной горько жаловался на этот «гамбит» и после проигрыша нескольких партий добился у судей перемещения психолога в задние ряды зала. Но в финальную игру психолог якобы вернулся обратно в четвертый ряд, уставил свой зловредный глаз на Корчного, и советский невозвращенец проиграл матч.

Кто знает, использовал ли Зухер гипнотизм, тайны магии, шпионажа или откровения психологии, но он явно преуспел.

Если такое произошло на шахматном матче, американцам не мешает поразмыслить об Олимпийских играх 1980 года в Москве. Удивит ли кого‑либо руководящий план Советов таким же грандиозным замыслом лишить золотых медалей наши олимпийские «звезды».

Вполне возможно, что в настоящий момент Советы тренируют тысячи «зрителей», приучая их сидеть в четвертом ряду олимпийских стадионов, уставившись пристально на наших спортсменов. Они могут быть обучены излучать дурное влияние на всех, одетых в звездно–полосатую униформу.

Если такая система сработает, наши доблестные мужчины и женщины будут сбиты с толку этим пристальным вниманием и станут совершать ошибки на беговых дорожках, тонуть и погружаться на дно олимпийских плавательных бассейнов или падать ничком во время акробатических соревнований.

Хитрая уловка Зухера может иметь серьезные последствия. Американским атлетам на Олимпийских играх придется носить шоры, специальные наглазники, которые обычно надевают на лошадей, чтобы они не видели трибун. Это должно стать причиной некоторых неудобств, но, если наши люди начнут носить такие шоры теперь, они смогут пользоваться ими в 1980 году.

Имеется и другая идея: предупредить русских, что, если они станут так смотреть на наших спортсменов, когда они соревнуются, мы тоже прибегнем к нашим собственным «смотрельщикам», умеющим заворожить дурным глазом…

Суть третьего предложения сводится к тому, чтобы мы обучили каждого соревнующегося в нашей команде глядеть при этом назад или мигать.

Никому не будет по душе привлечь ЦРУ к Олимпийским играм, но, если Советы применили психологическое оружие, чтобы выиграть шахматный матч, лишь небеса знают, сколь далеко они способны шагнуть, чтобы похоронить наши надежды на выигрыш в играх 1980 года. Нам придется поэтому призвать людей из Лэнгли[49].

Я не настроен истерически и не склонен преувеличивать опасность гигантского заговора Зухера. Но по странному стечению обстоятельств, когда я обратился в посольство СССР в Вашингтоне с просьбой предоставить мне билеты на Олимпийские игры, атташе по делам спорта сообщил мне, что все места в четвертом ряду на любые соревнования уже проданы. Вот это очень странно, так как, насколько мне известно, кассы стадиона имени Ленина не будут открыты до июня 1979 года[50].

Когда детектив Питер Миндерман вошел в комнату дома Сокэло, где стоял телевизор, он был сразу же сбит с толку. Тело Арти Сокэло оставалось на том же стуле, где он умер. Все подозреваемые по этому делу находились в комнате. Это была жена Арти Эмма и его лучшие друзья: Джордж Стивенс–младший, Чак Макдермотт, Сэм Маккей и Тони Валенти.

— Ол–райт! — сказал детектив. —Давайте приступим. Вы, ребята, начали смотреть футбольные матчи два дня назад и с субботнего полудня находитесь в этой комнате?

— Правильно, — ответил Стивенс. — И вот вечером в воскресенье, как будто во время игры команды «Рейдер», мы внезапно заметили, что с Арти не совсем благополучно. Мы дождались, когда игра кончится, и повернулись к его стулу. Он был мертв!

— Можете себе представить, каким ударом для него было поражение команды «Миннесота Викинг», — добавил Чак Макдермотт.

— Но, — сказал детектив, — следователь утверждает, что Арти умер двадцать четыре часа назад. Как могло случиться, что никто этого не обнаружил раньше?

— Ну и что? — вмешался Маккей. — Арти был всегда спокоен, когда смотрел футбол. Он не из тех, кто горячится и вопит после каждой игры. Так что, когда он не произнес ни слова на протяжении двадцати четырех часов, мы не удивились. Считали, что он очень страдает из‑за того, что Даллас побил «Детройтских львов».

— Когда вы смотрите футбол по телевизору, — сказал Тонн Валенти, — вы не замечаете, дышит ваш сосед или нет.

Детектив Миндерман взглянул на миссис Сокэло:

— Когда вы в последний раз видели живым своего супруга?

— Вы подразумеваете, когда он двигался или что‑нибудь в этом роде? — спросила миссис Сокэло. — Мне кажется, это было как будто в июле, перед тем как начались показательные игры. Он не покидал этого стула с тех пор, как «Вашингтонские краснокожие» бились с «Патриотами» в предсезонной игре. Мне не хочется оспаривать заключение следователя, но я думаю, что Арти умер три месяца назад.

— Этого не может быть, — заметил Стивенс. — Как раз перед игрой Балтимор — Цинциннати Арти спросил меня, не хочу ли я кусок фруктового торта.

— Фруктовый торт? Откуда он был доставлен? — спросил детектив Миндерман.

— Это я его сделала, — сказала миссис Сокэло. — Я всегда делаю фруктовый торт по праздникам. Это помогает мне отвлечься.

— Кто‑нибудь еще ел этот торт? — спросил Миндерман.

— Я! — сказал Макдермотт.

— Никаких последствий? — спросил детектив.

— Ничего, о чем стоило бы говорить.

— Проклятие! — воскликнул Миндерман. — Теперь всплывает версия отравленного фруктового торта. Ел ли он еще что‑нибудь?

— Я давал ему бутерброд с рыбой, с тунцом, — сообщил Макдермотт.

— Что?

— Бутерброд с тунцом. Видите ли, миссис Сокэло отказывается нас кормить, и каждый приносит свою пищу. На этот раз жена сделала мне бутерброды с тунцом.

— А вы, конечно, не знаете, что это был за тунец? — спросил детектив.

— Я не занимаюсь рыбной ловлей. Единственный спорт, который меня интересует, — это футбол! — ответил Макдермотт.

— Ваша жена хотела избавиться от вас при помощи бутерброда с тунцом, отравленным ртутью, — сказал детектив. — Но только Арти стал жертвой вместо вас.

— Я знал, что она мною недовольна, — воскликнул Макдермотт. — Но не думал, что она зашла так далеко.

Миндерман направился к телефону и позвонил в дом Макдермотта:

— Миссис Макдермотт, я пошлю сейчас, чтобы вас арестовали за убийство Арти Сокэло отравленным бутербродом.

— Не волнуйся, Глория! — миссис Сокэло вырвала трубку и закричала. — Я дам показания в твою пользу. Мы можем всегда утверждать, что это преступление было совершено в состоянии аффекта!

Играя этим летом в теннис, я наступил на мяч, когда мчался к другому мячу. Мне бы не хотелось напоминать о журнале «Тайм», который острил по поводу людей старше сорока, воображающих, что они молоды, если занимаются спортом. Журнал поместил фотоснимок, запечатлевший меня с ногой в гипсовой повязке (я очень сильно растянул связки), и назвал меня недотепой.

Естественны были моя обида и раздражение, поскольку популярнейший спортивный комментатор Говард Коселл не раз говорил, что мое поведение на теннисном корте можно сравнить разве с движениями лучших танцоров на балетных подмостках.

Проблема, с которой сталкиваешься при любом виде спортивной травмы, когда тебе больше сорока, — это не то, что происходит с твоим телом или даже с твоей гордостью. Самое неприятное ты испытываешь от людей, действующих из наилучших побуждений, когда они расспрашивают, что с тобой случилось. С гипсовой повязкой мне пришлось не расставаться шесть недель, и у меня было достаточно времени разбить этих людей на несколько категорий.

К первой категории следует отнести тех, кто настойчиво старался узнать, ПОЧЕМУ я наступил на теннисный мячик. Мой шаблонный ответ гласил: «Я всегда поступаю именно так, но никогда не теряю присутствия духа. Когда ты возносишься вверх, создается чертовское ощущение полета».