Моя мечта — пройти как‑нибудь в лабораторию одной из вашингтонских больниц и увидеть там докторов, ссутулившихся над микроскопами в стремлении разрешить тайны заболеваний своих пациентов, тогда как в их кабинетах восседают, наоборот, юные, свеженькие лаборантки, говорящие медсестре: «Мне не нравится состояние локтя пациента. Думаю, что вам лучше провести некоторые проверки!»

Об этом много не говорят, но население Соединенных Штатов Америки начало цепляться за плохие новости. Дело дошло до того, что люди, не получившие за день свою порцию плохих новостей, становятся раздражительными, нервными и даже склонными к самоубийству.

Доктор Феликс Гамбургер пытается лечить тех, кто прямо‑таки, как наркоман, пристрастился к дурным вестям. Мне довелось недавно посетить его клинику. Вот что он сообщил:

— Наши исследования показывают, что множество людей в США в возрасте свыше двенадцати лет охвачено ненормальной тягой к плохим новостям. Если сравнить с положением двадцать лет назад, эта тяга тогда была свойственна лишь тридцати процентам.

— Чем вы это объясняете?

— Благодаря телевидению, быстрым коммуникациям и прессе дурные вести стали доступными каждому. Вы можете столкнуться с ними в любом баре, в закоулке школы, слушая дома радио. Все, кто покупает газеты, читает журналы, получают порцию плохих известий. Хуже всего то, что человеческий организм вырабатывает терпимость к ним и люди нуждаются во все больших и больших дозах, чтобы удовлетворить свою привычку. Это знают все пробивные деляги, начиная от государственных чиновников и кончая журналистами. Огромные суммы зарабатываются на плохих новостях.

— Почему бы не запретить законодательно неприятные известия? — спросил я.

— Потому что американец выработал ненасытный аппетит ко всему, что его угнетает.

Во время нашего разговора в кабинет вбежала медицинская сестра.

— Доктор, доктор, идите скорее… Макколли впал в неистовство!

Минуя холл, мы устремились в больничную палату. Двое служителей держали Макколли за руки.

— Док, док, дайте мне порцию! — кричал он. — Пожалуйста, док, хотя бы небольшую дозу неприятных известий!

Доктор сказал суровым, непреклонным голосом:

— Макколли, когда вы поступили сюда, то просили вас лечить и говорили, что больше не можете слышать плохие новости, а теперь их выпрашиваете. Мы не сможем так вас никогда вылечить.

— Я, право, не знаю, как обойтись без неприятных вестей. Не могу, док! Дайте мне, пожалуйста, хотя бы пару страниц журнала «Тайм» или что‑нибудь…

— Все это вы говорили и вчера, Макколли, и мы разрешили вам слушать шестичасовые новости у телевизора. А так вы никогда не избавитесь от вашей дурной привычки.

— Док, заголовок, дайте мне только заголовок, любой заголовок! Обещаю, что завтра не стану просить ничего…

Доктор посмотрел карточку, прикрепленную к изголовью кровати Макколли.

— Хорошо, — сказал он сестре. — Покажите ему цифры роста безработицы в стране за последний месяц.

Сестра вышла и через минуту вернулась с газетной вырезкой, которую дали Макколли. Тот сразу же успокоился, перестал бороться со служителями и жадно стал вчитываться в каждое слово.

— Ой, ой! — всхлипнул он. — Как хорошо!

Мы оставили Макколли читающим и перечитывающим вырезку.

В наши дни больницы весьма умело добиваются прибылей, стараясь, чтобы уцелеть, заполнить у себя все койки. Это хорошо, но это и плохо…

Недавно мне захотелось посетить друга, лежащего в больнице. Зашел я в справочную кабину, но, прежде чем успел спросить, в какой палате находится мой приятель, восседавшая там дама записала мою фамилию, возраст, профессию и нажала кнопку звонка. Я как раз объяснял ей, что хочу только посетить своего друга, когда вошли два служителя с каталкой. Они положили меня на нее и направились в холл.

— Я не больной! — вопил я. — Мне надо повидаться с другом!

— Когда он придет, — сказал один из служителей, — мы пошлем его в вашу комнату.

— Да он уже здесь, — протестовал я.

— Очень хорошо. Как только мы уложим вас в постель, он сможет посетить вас.

Я очутился в маленькой комнате. Надпись на двери гласила: «Вход посторонним воспрещается. Проверочная». Служители быстро раздели меня, дали короткую ночную рубашку, графин с водой и включили свисающий с потолка телевизор.

— Если вам что‑нибудь понадобится, нажмите кнопку.

-— Я хочу получить обратно свою одежду.

— Поверьте нам, если даже случится самое худшее, ваша вдова ее получит.

Оставшись один, я обдумывал, как мне сбежать хотя бы в окно, когда вошел доктор с несколькими студентами.

— Слава небесам, — сказал я. — Вы наконец пришли.

— Боли очень сильные? — спросил он.

— У меня нет никаких болей.

Доктор выглядел очень озабоченным.

— Если вы не ощущаете болей, это означает, что дело обстоит гораздо серьезнее, чем мы думаем. Где у вас первоначально была боль?

— У меня ее не было нигде.

Врач сочувственно кивнул и обернулся к студентам:

— Вот перед вами самая упрямая разновидность пациента, отказывающегося признаться, что он болен. Ему не станет хорошо до тех пор, пока он не избавится от обманчивой иллюзии, что он совершенно здоров. Придется прибегнуть к разведочной хирургии.

— Я не хочу операции!

Доктор кивнул:

— Никто ее обычно не хочет, но для вас же в дальнейшем будет лучше.

— Да у меня все в порядке!

— Если б это было так, — сказал врач, записывая что‑то в карточку, — вы не были бы здесь.

На следующее утро они побрили мне грудь и отказались дать завтрак.

Вошли два служителя и положили меня на каталку. Старшая медсестра и еще один служитель шли сзади. Я оглядывался по сторонам в поисках помощи, но безрезультатно.

Меня вкатили в операционную.

— Подождите! — сказал я. — Мне хочется сообщить вам кое‑что. Я действительно смертельно болен, но у меня нет страхового медицинского полиса. Я не смогу даже оплатить анестезиолога.

Анестезиолог тотчас выключил клапаны своей машины.

— И у меня нет денег заплатить хирургу!

Хирург начал укладывать свои инструменты.

Затем я взглянул на старшую медсестру.

— Я не смогу оплатить даже койку.

Мне моментально вернули мою одежду, и я очутился на улице при помощи тех же двух служителей, которые вкатили меня сюда.

Я вернулся обратно, чтобы узнать, где все‑таки помещается мой друг, но мне холодно сообщили:

— Мы не хотим видеть вас опять в нашей больнице!

Недавно один из моих друзей сказал: «Восхищаюсь американцами, живущими за океаном. Они там, в Европе, не принимают никаких пилюль и совсем не зависят от таблеток».

Что ж, это действительно факт, что большинство американцев прибывает в Европу с огромным грузом трудно вообразимых медикаментов, прописанных им лечащими врачами. Каждое из лекарств — чудо в своем роде, и я ни разу не встретил американского туриста, который не склонен был бы поделиться этими снадобьями с менее удачливыми соотечественниками, попавшими на чужбину.

На днях мне представился случай наблюдать в Париже готовность американцев прийти на помощь своим друзьям. Началось все это на званом обеде, когда я пожаловался на боль в горле.

— О, у меня есть прекрасное средство, — сказала хозяйка дома. — Это слипэухизидрин. Принимать по одйой таблетке каждые два часа.

— Старо! — воскликнул один из гостей. — Мне недавно прописали эвентизил. Он не вгоняет в сон, а принимать его надо по две пилюли через четыре часа.

— Я покинул Соединенные Штаты на две недели позже вас, — воскликнул другой гость, — и должен сказать, что эвентизил заменен теперь девилтизилом. У меня есть флакон с таблетками в отеле, и, если вы заглянете ко мне, я дам это средство.