— Как долго разрешается валяться на поле? — ехидно спросил муж.

— Сколько хочешь. Когда игрок получает серьезную травму, разрешается даже вызвать врача или санитаров с носилками.

— Как цивилизованно! — сказала гостья.

Я не мог больше сдерживаться:

— Вы думаете, что мы варвары?

— Несомненно! — сказал муж.

Это история теннисной любви. Я не собирался о ней писать, но, как недавно узнал, она типична для многих.

Боб увидел Петти в теннисном клубе когда она сидела на стуле и следила за его игрой. На Петти был белоснежный теннисный костюм с голубыми кружевами на шортиках. Ее пышные белокурые волосы стягивала сзади голубая лента, и голубые тесемки красовались на теннисных туфлях.

Подойдя к ней, Боб сказал:

— Не хотите ли немного поиграть?

Петти приподняла темные очки и густо покраснела.

— Я плохо играю, — сказала она.

— Чепуха! — рассмеялся Боб. — Вы выглядите заядлой теннисисткой.

Его сильные руки оторвали ее от стула.

Они начали играть, и Петти промахнулась семь раз из десяти.

— Мне очень неприятно, —извинялась Петти.

Боб сказал:

— Вы были сообразительной умницей, даже промахиваясь.

Каждый день они встречались на корте, и Боб с величайшим терпением учил Петти элементарным правилам игры.

Однажды другая парочка спросила их, не хотят ли они сыграть «микст»[48].

— О, я не решаюсь, — вспыхнула Петти.

— Ты, конечно, можешь, — воскликнул Боб. — Идем! Мы их расколошматим в пух и прах.

Боб буквально лез из кожи, и, хотя Петти не очень ему помогала, они выиграли два сета.

Боб крепко обнял Петти:

— Дорогая, ты изумительная девушка!

— О, Боб, — крикнула Петти. — Я никогда не думала, что так получится…

— Я люблю тебя, — сказал Боб. — Давай поженимся!

— Хорошо, Боб, хорошо, — ответила Петти, и губы их слились в поцелуе. Они, наверное, еще долго оставались бы в такой позе, если б не надо было освободить корт.

Через месяц они сыграли свадьбу в теннисном клубе и уехали на медовый месяц в спортивный лагерь для теннисистов.

Когда они вернулись, Боб занялся своими маклерскими операциями, а Петти продолжала ежедневно посещать корт и скоро стала играть хорошо, пожалуй, даже лучше Боба,

Все произошло однажды в воскресенье год спустя. Боб и Петти снова играли «микст» в клубном турнире, и Петти послала мяч в сетку.

Боб со злостью сказал:

— Не держи так низко ракетку!

— Если бы ты не морочил мне голову, — громко крикнула ему Петти, — я бы не промахнулась.

— А как я могу тобой не руководить, если ты не можешь сделать даже укороченный удар?

— Гляди‑ка, кто дает уроки, — взвизгнула Петти. — А почему ты не играешь у сетки?

Боб с отвращением швырнул свою ракетку и ушел с корта.

И так пошло из месяца в месяц. Поползли разные слухи. Боб трусливо удирал, чтобы поиграть с одной девчонкой на другом корте, а Петти по утрам подбирала себе для игры любого постороннего мужчину.

Никого не удивило, когда Петти поехала оформлять развод.

Она жаловалась на невозможный характер Боба.

Он обвинял ее в неправильном подходе к мячу и в том, что Петти всегда мешала ему своим криком, когда он играл на задней линии…

Она сказала, что он никогда не давал ей достаточно денег на покупку новых теннисных мячей.

Боб сказал, что она безрассудно проматывала деньги, вместо того чтобы покупать нейлоновые струны для ракеток.

Суд решил, что этого вполне достаточно для развода.

Боб и Петти теперь встречаются очень редко. Они всегда прогуливаются по разным сторонам корта.

Члены теннисного клуба не одинаково оценивают этот разрыв. Жены осуждают Петти за мотовство, а мужья говорят: «Боб совершил ошибку. Он не должен был потворствовать Петти, выдвигая игру в теннис на первый план!»

Президенту Никсону придется принять одно из наиболее важных решений за свое правление— позвонить или нет по телефону Бобби Фишеру, выигравшему мировой шахматный чемпионат в Исландии.

Много лет уже не было такого антигероя, как Фишер. Его поведение до и во время турнира заставило одного читателя написать: «Фишер — единственный американец, который может заставить американцев «болеть» за русских».

Основываясь на поведении Фишера в Исландии, можно представить, что этот телефонный разговор прозвучит примерно так:

— Хэлло, Бобби, говорит президент Никсон. Мне захотелось позвонить и поздравить тебя с победой в Исландии.

— Короче, пожалуйста, я устал…

— Это великий день для Америки, Бобби!

— Это великий день для меня. Я выиграл сто пятьдесят тысяч долларов и показал кое‑что этим исландским недотепам.

— Знаю, Бобби… Я всегда входил в шахматную команду своего колледжа.

— Большое дело.

— Но затем я перекинулся на футбол.

— И из‑за этого вы мне звоните?

— Подожди минутку, Бобби. Я всегда звоню каждому, кто выиграл чемпионство для Америки. Мне хочется устроить парадный белогалстучный прием в Белом доме, когда ты вернешься.

— Сколько мне заплатят за приход?

— Заплатят? Я не плачу людям, которые приглашены на прием в Белый дом.

— А что это мне даст?

— Я приглашу весь кабинет министров, Верховный суд, лидеров конгресса и любого богатого члена республиканской партии, который играет в шахматы. Будет приглашен и этот парень Ломбарди, твой секундант во время матча, чтобы играть после приема. Это тот минимум, который я могу сделать для победителя великого Спасского…

— Хорошо! Я приду, но вот мои требования. Вы пошлете за мной в Исландию свой президентский самолет… Вы лично встретите меня в аэропорту. Предоставите мне лимузин, номер–люкс в отеле, персональный теннисный корт и персональный плавательный бассейн. А также секретных агентов, чтобы меня не задушили газетчики…

— Думаю, что смогу все это сделать, Бобби.

— И никаких телевизионных камер!

— Никаких телевизионных камер?

— Ненавижу телевизионные камеры. Они вгоняют меня в неистовство. Если я увижу хотя бы одну телевизионную камеру, тотчас уйду.

— Не волнуйся, Бобби! Телевизионных камер не будет!

— И никаких разговоров, когда я ем. Не могу есть, когда люди болтают.

— Очень трудно будет устроить большой прием в Белом доме, чтобы никто не говорил.

— А это уж ваша проблема. Если я услышу какой‑нибудь шум, вам самому придется поискать другого чемпиона мира по шахматам.

— Все, как ты скажешь, Бобби. Ведь это прием в твою честь!

— А в котором часу это будет?

— Думаю, что около восьми.

— Я буду к девяти. Не люблю стоять в ожидании и вести светскую беседу с политиками в накрахмаленных сорочках.

— Понимаю, Бобби!

— Ия принесу свой стул. Не могу есть, когда сижу на чужом стуле. И еще одно: мне не нравится слишком яркое освещение, когда я ем. При ярком свете я не примусь за первое блюдо.

— Никакого яркого освещения. Я понял тебя, Бобби. Мне хочется добавить только, что мы все гордимся тобой. Ты подаешь хороший пример американской молодежи.

Ричард Никсон положил трубку, а затем снова поднял ее и позвонил руководителю ЦРУ Ричарду Хелмсу.

— Дик, я посылаю свой президентский самолет в Исландию, чтобы доставить Бобби Фишера. Окажи мне услугу. Как только он очутится на борту, сделай так, чтобы самолет похитили и угнали куда‑нибудь…

Не надо быть шахматистом, чтобы оценить значение выигрыша Карповым шести партий в матче с Корчным. «Свободный мир» поддерживал Корчного потому, что он переметнулся из Советского Союза и не говорил ничего доброго о коммунистической системе. А Кремль твердо решил, что его парень должен выиграть этот матч, и послал с ним солидное окружение, включающее шахматных мастеров и психолога по имени Владимир Зухер. Роль последнего ограничивалась сидением в четвертом ряду зрительного зала, где он ничего не делал, но пристально глядел на Корчного, когда тот играл.