Пироги! Теплые, пышные деревенские пироги! Космасу почудилось, что они уже тают у него во рту. А связной рассказывал так аппетитно, как будто похрустывал свежей корочкой. Он доложил Космасу, что подают на завтрак, на обед и на ужин офицерам английской миссии — жареных цыплят, сыр, кренделя…

— Откуда у них такое богатство? С самолетов, наверно, сбрасывают?

— Обменивают в деревнях на золото. А с самолета им сбрасывают вино, шоколад…

— Ну ладно, друг, хватит!

Тропинка петляла среди высоких сугробов. Когда они останавливались отдышаться и Космас переводил взгляд с вершины вниз, на крутой, точно топором обрубленный, склон, голова у него начинала кружиться.

— Едва ли сюда забирались немцы? — спросил он связного.

— Не забирались и не заберутся!

Под вечер они подошли к околице. Космас глубоко вздохнул и поблагодарил тех, кто построил деревню здесь, а не выше. Завидев над крышами домов дымок, он вспомнил о пирогах. Но вместо отдыха и лакомства его ждала работа. На другом конце деревни стоял большой дом, три человека сидели там за одним столом и мучительно пытались понять друг друга. Кроме Спироса здесь были командир дивизии и англичанин — майор Антони.

Основным средством общения был немецкий, которым все трое владели далеко не в совершенстве. Время от времени генерал вспоминал несколько английских слов, а майор Антони — одно-два древнегреческих, которых не знали ни Спирос, ни генерал. Главная тяжесть переговоров лежала на генерале, и поэтому он несказанно обрадовался появлению Космаса.

— Слава богу! Отмучились! А то что получается? Мы твердим свое, а наш друг Антони все понимает по-своему. И по-своему докладывает в Каир. Теперь хоть совесть будет чиста: мы ему сказали, он нас понял и пусть потом докладывает, что ему заблагорассудится… Вольному воля, спасенному рай…

Радушно встретил Космаса и Антони. Он придвинул к столу еще один стул и усадил Космаса рядом с собой.

Собеседники вернулись к прерванному разговору. Майор Антони — теперь уже через Космаса — повторил запрос английской миссии о судьбе греческого офицера майора Вардиса.

Это имя было Космасу знакомо. Он помнил одного человека, которого звали Вардисом. Года два назад в переполненной камере итальянского застенка, куда вместе с группой студентов попал Космас, майора Вардиса допрашивал офицер-итальянец. Вардис держался с большим достоинством, отвечал умно и метко, и Космас позавидовал его выдержке и самообладанию.

Теперь майор Вардис был в горах. Сначала он служил в отрядах ЭДЕС, но на днях командование ЭДЕС известило англичан, что в момент отступления майор попал в плен к эласитам и его жизни угрожает опасность. Английская миссия телеграфировала в Каир, и оттуда пришла радиограмма с запросом о майоре Вардисе. Командование ЭЛАС опровергло сведения эдеситов: когда немцы разбили под Астипалеей части ЭДЕС, Вардис сам явился в расположение полка ЭЛАС, эласиты его приняли, и сейчас майор воюет в одном из батальонов.

— Я нисколько не сомневаюсь, что вы говорите правду, — согласился Антони. — Но во избежание недоразумений майору Вардису все-таки следует предстать перед своим командованием…

— Дорогой мой майор! — улыбнулся англичанину генерал и потом продолжил через Космаса: — Скажи ему, что Вардис в полной безопасности. Я лично знаю и уважаю его как способного офицера. Вчера ранили командира батальона, и Вардис его замещает. Но если он заявит, что хочет покинуть ЭЛАС, никто ему препятствовать не будет. Пусть наш друг Антони так и сообщит своему командованию, пора кончать с этим вопросом.

— И еще, — добавил Спирос, — скажи ему, Космас, что я позавчера виделся с майором. Он сам просил, чтобы ему позволили остаться в батальоне до конца военных действий. И еще скажи: если майор Антони пожелает, он может увидеться с Вардисом…

— С удовольствием! — воскликнул Антони. — Прекрасная мысль!

— Вот и хорошо! — сказал генерал. — Выход найден. Он всегда находится, когда дело зависит от нас. Когда же дело за нашими дорогими друзьями… ищи ветра в поле!

Генерал уже достиг того возраста, когда люди часто обнаруживают особую склонность к пословицам. Почти всю свою жизнь он прожил в казармах и военных походах, бок о бок с солдатами, и знал толк в метком слове и хлесткой шутке. Он был еще крепок и бодр и, как видно, не тяготился тяжелыми условиями партизанской жизни: сбросил несколько килограммов в весе, похваливал смолистый дух елей и сосен, пил из родника студеную воду, а когда выдавалась свободная минута и ничто не омрачало его настроения, запевал свою любимую песню «Люлес»{[70]}. И, забывая о преклонном возрасте, генерал чувствовал себя тем молодым и горячим парнем, который лет сорок тому назад добровольцем вступил в партизанский отряд и пошел сражаться с турками.

Когда в 1942 году Центральный комитет ЭАМ предложил генералу подняться на Астрас и взять на себя командование дивизией ЭЛАС, англичане забеспокоились и пожелали повидаться с ним. Генералу дали понять, что его место не в ЭЛАС, а в ЭДЕС. Они сделали ему еще одно предложение: за счет средств Генерального штаба Среднего Востока сформировать в Пелопоннесе новое партизанское подразделение. Все расходы брали на себя англичане. Они же обязались поставлять партизанам вооружение. Генерал разгадал их расчеты. Если прогнившая правящая олигархия Греции была, как он говорил, сорняком, подлежащим искоренению, то хитроумная политика англичан представлялась генералу благоприятной почвой для буйного произрастания сорняков. «Что твой навоз, — говорил генерал. — Все они одного поля ягода». Он ответил англичанам, что родился и вырос в этих горах, знает каждую тропку и каждый-кустик и только здесь сумеет принести родине наибольшую пользу. И он пришел в горы, к разутым, раздетым и почти безоружным партизанам, чтобы воевать не на словах, а на деле. Сначала ему, наверно, показались странными порядки новой партизанской армии — комиссары, советы, общие собрания, девушки в военной форме… Но скоро генерал понял, что благодаря этим новшествам партизанская армия выжила, окрепла и, несмотря на все препятствия, продолжала борьбу.

— Переведи ему, Космас. Нужно оружие! Оружие! Мы уже не раз об этом говорили! Они нам обещают, мы ждем, оружия все нет и нет. Если они и теперь не сбросят оружие, наши части окажутся в безвыходном положении. Вот так и скажи ему: оружие! Опла!{[71]}

Антони заметил, что генерал делает упор на этом слоне, и, не дожидаясь перевода, спросил Космаса, что значит «опла». Космас объяснил.

— А какой глагол от этого существительного?

— Оплизо{[72]}.

По просьбе Антони Космас написал этот глагол на бумаге, и англичанин, вспомнив его древнегреческое произношение, стал перечислять основные формы:

— Гоплидзо, гоплидзон, гоплиса…{[73]}

— Э, нет! Пусть он отступит на время от своей системы, — усмехнулся генерал, — пусть лучше сейчас поспрягает: оплисон, оплисантон{[74]}. Военным больше к лицу повелительное наклонение, а когда кончится война и он снова станет учителем…

Антони был филологом, преподавателем латинского языка в одном из лондонских колледжей. Он получил классическое образование у себя на родине и потом некоторое время стажировался в Риме. Итальянским языком он владел свободно и теперь пытался изучить новогреческий. Больше всего ему мешало отрывочное знание древнегреческого языка. Верный учительской педантичности, Антони не мог запомнить ни одного нового слова, если не находил его древнего корня.

В деревне добродушно посмеивались над упражнениями Антони. Крестьяне на греческий лад звали его Антонисом, а немного погодя нашли ему и прозвище — «Ходи-ходи».

— Ходи! Ходи! — кричал из окна Антони, когда мимо английской миссии проходил кто-нибудь из крестьян. Он зазывал прохожих к себе в кабинет и каждого угощал стаканчиком виски.