Был понедельник, город проснулся без обычного шума и оживления — магазины закрыты; словно деревенские кладбища, пустуют рынки и торговые ряды. По Университетской, где еще не высохла пролитая вчера кровь, идет за катафалками народ. Впереди траурные знамена, девушки несут венки. Сколько часов длится это шествие? Из толпы шлют проклятия убийцам. На плошади Конституции народ падает на колени, поет гимн в честь погибших героев. Воздух тяжкий и струится так же медленно, как скорбная мелодия… Снова появляются самолеты, снова чертят грозные, сердитые круги в спокойном фиалковом небе. На перекрестках ожидают танки «Уинстон Черчилль» и бронемашины. Народ провожает в последний путь вчерашние жертвы — снова мирный, безоружный, не прикрываемый ни самолетами, ни танками, ни пулеметами.

— Не исключено, что редакции придется переселиться, — сказал на обратном пути Спирос. — Нужно быть наготове.

Они уже спустились к Омонии, как вдруг услышали взрывы и пулеметные очереди. На улице Афины они снова увидели повторение вчерашнего: прижимаясь к стенам, по тротуарам бежали согнувшиеся люди, вдогонку им строчили пулеметы и разрывались гранаты. Из гостиниц, где уже третий месяц засели террористы, обстреливали безоружных, возвращавшихся с кладбища афинян.

— Оружие! — кричали на углу. — Смерть убийцам!

В Центральном комитете ЭАМ шла пресс-конференция для иностранных журналистов.

В переполненном корреспондентами зале вспыхивали и гасли блицы, не смолкали шутки и смех, — все здесь убеждало, что события двух последних дней и двести свежих могил на кладбище не так уж страшны и трагичны, как кажется. Из любого положения можно найти выход, найдут его и теперь. Антифашистская война продолжается, фашизм еще сопротивляется и может преподнести бог знает какие сюрпризы… И разве можно, чтобы в стране-победительнице, между союзниками…

— Именно поэтому, — говорил из президиума мужчина с мягким и добрым лицом. Голос у него тоже был очень мягкий, глубокий, искренний и заметно усталый. — Вы знаете, что именно поэтому мы согласились даже на ливанские условия, мы верили и продолжаем верить в антифашистскую солидарность союзников. Мы глубоко верим в сознательность, в силу и твердость народа. Мы верим…

— До сих пор, — услышал Космас разговор двух английских журналистов, — я думал, что коммунисты фанатичные поклонники войны, теперь я начинаю думать, что они поклонники мира…

— Как бы то ни было, все равно фанатики, — не отрываясь от заметок, засмеялся второй собеседник.

— …Мы хотим обеспечить мир и спокойствие, — продолжает мягкий и тихий голос, — и новую Грецию мы хотим построить мирными средствами. Мы знаем, что наши противники, сотрудничавшие и все еще сотрудничающие с нацистами, провоцируют теперь английских союзников на то, чтобы подавить волю греческого народа. ЭАМ хочет избежать вооруженного столкновения…

— Почему же тогда сегодня утром ваши сторонники кричали на кладбище: «Возмездие! Возмездие!..»? — вызывающе спросил один из англичан.

Зал встретил его вопрос горьким, саркастическим смехом.

— Это было на кладбище, — послышался из президиума другой, строгий голос. — Мы хоронили наших товарищей! Что же, по вашему мнению, мы должны были кричать? Чтобы и нас тоже перестреляли?

Смех в зале стал еще язвительнее, но журналист, задавший вопрос, нисколько не смутился.

— Вы прекрасно знаете, — продолжал объяснять тихий голос, — если бы нами руководило стремление к возмездию, мы давно бы его совершили. ЭАМ имел полную, возможность прийти к власти, но он этого не сделал. Он призывал и призывает все патриотические силы страны к единению.

— Один вопрос! — крикнули из зала.

— Пожалуйста!

— Если будет составлено новое правительство, войдут ли в него представители ЭАМ?

— Мы всеми средствами поддержим правительство, которое возьмется осуществить достигнутые соглашения, настоящее правительство национального единства.

— Верите ли вы, что после вчерашних событий такое правительство может быть сформировано?

На этот вопрос ответили не сразу, судя по выражению лиц, многие члены президиума разделяли скептицизм иностранного журналиста.

— Не следует считать такую возможность нереальной, — последовал наконец ответ. — Нужно надеяться и всемерно содействовать этому, иначе кровопролитие неизбежно… Мы верим, что правительство союзных держав, а также правительство Великобритании подвергнут осуждению вчерашние и сегодняшние действия господ Скоби и Липера…

— Как вы расцениваете сегодняшнее известие об отставке? — Космас узнал голос Стелиоса, он задавал вопрос по-гречески. — Верите ли вы, что правительство действительно ушло в отставку? А вдруг это маневр, рассчитанный на то, чтобы выиграть время и заручиться поддержкой англичан?

— Это выяснится очень скоро, но мы надеемся на первое, мы надеемся, что эти люди, хоть и поздно, все же осознают свою тяжелую вину и ответственность. Пусть убийцы уйдут! Хватит крови!

— Спасибо!

Журналисты поднялись со своих мест.

— Напишите правду в своих газетах! — послышался суровый бас из глубины президиума. — Греческий народ рассчитывает на поддержку зарубежной прессы. Он хочет мира и спокойствия. Политическая борьба мирными средствами — вот наш лозунг. Мы не хотим кровопролития, которое пытаются нам навязать!..

Космас подождал Стелиоса у дверей.

— Мы только что говорили о тебе, — обрадовался Стелиос. — Если хочешь, приходи сегодня в «Гранд-Британию», на пресс-конференцию лидеров-националистов.

— Приду! Еще бы!..

— Тогда пошли с нами, одному тебе будет небезопасно.

Стелиос познакомил Космаса с тремя журналистами, которые ждали их в машине. Все трое были корреспондентами американских газет и придерживались весьма несхожих политических убеждений, что, однако, не мешало их полному единодушию в греческом вопросе и в вопросах войны вообще. Это были молодые ребята, чуть постарше Стелиоса, они ненавидели фашизм и прекрасно понимали, кто в Греции обидчик, а кто обиженный.

В гостинице они узнали последнюю новость: правительство решило не уходить в отставку.

— Ого! Мы угадали! — смеялись журналисты. — Они проверяли, сильна ли английская поддержка. Наверно, убедились, что сильна, получили, что желали, и надумали остаться…

— Теперь — хотите или нет — войны не миновать, — сказал Космасу Стелиос. — Англичане не упустят такого случая.

— Случая? — переспросил кто-то из коллег Стелиоса. — Какой там случай? Все рассчитано, подгадано… Погодите-ка…

В глубине коридора он увидел кого-то из знакомых и перехватил его, прежде чем тот успел войти в одну из дверей. Это был пожилой высокий мужчина с осанкой спортсмена, по-видимому, тоже журналист — на его жирной груди покачивался фотоаппарат с большой лампой. Стелиос шепнул Космасу, что это англичанин — фотожурналист и агент секретной службы.

— Никто не знает, какой из этих двух грехов больше отягощает его совесть, если она вообще у него есть и если этого гиганта можно хоть чем-нибудь отяготить…

Американец возвращался к ним бегом.

— Можете писать, на эту новость я монополии не объявляю: Черчилль телеграфировал Липеру и запретил отставку греческого премьера. Он не согласен на формирование нового правительства. Липеру поручено накачать лидеров других партий, кроме ЭАМ, и добиться, чтобы они своим личным участием поддержали правительство…

Открытие пресс-конференции задержалось. Телеграмма английского премьера застала лидеров врасплох: они всего несколько часов назад тоже подали в отставку и теперь сами не знали, кто они — министры или нет? Все пять лидеров находились в гостинице, но не показывались журналистам на глаза.

Журналисты нашли ситуацию очень комичной и развлекались.

— Надо в конце концов выманить этих мышат из норы! Куда они запропастились?

Пробиться, к лидерам они сумели только к ночи. Короткая пресс-конференция состоялась в салоне на втором этаже.

Пятеро лидеров встретили корреспондентов стоя. Это, как комментировали потом газеты, было продиктовано двумя причинами. Во-первых, чтобы беседа не затянулась, а во-вторых… Вторая причина была глубже. Салон второго этажа не предназначался для пресс-конференции, и там не оказалось стола, за которым могли бы сесть все пятеро. Рассаживаться врозь лидеры не хотели, дабы у журналистов не возникло превратных представлений об иерархии в руководящей пятерке. Иерархии не существовало, все были равны.