Арти повел плечами и внимательно посмотрел на Пегги. Вот уж высший класс так высший класс!

— Завтра вечером я буду в «Палэ». Особая программа по понедельникам — Дэйв Фримен и его «Джазисты». Не упустите редкого случая повеселиться!

— Да ни за что! — сказала первая девушка. — Правда, Пегги?

Пегги промолчала и бросила на Слоуна быстрый взгляд. Арти прищурился на ее спутницу и сморщил нос. Пегги проглотила смешок. Серьезным голосом Арт сказал ей:

— Лучший оркестр в Сиднее — старики «Джазисты». Лучшие танцы в Сиднее — особая программа по понедельникам в «Палэ». Допускаются все желающие.

— Это что, намек?

— Нет, — ответил он, понижая голос. — Это приглашение. Дождик, град или луна — перед «Палэ» завтра вечером в восемь.

— Он сказал «перед»? — с глубочайшим сарказмом в голосе осведомилась первая девушка.

Пегги поглядела на него, и его губы беззвучно выговорили «перед». Он улыбнулся и произнес официальным тоном:

— Меня зовут Арт Слоун. А это Чик Паркер.

— Я в восто-о-орге, — сказала первая. — Пошли, Пегги, не то мы опоздаем.

Слоун остановился. И Чик тоже. Девушки повернули за угол. Пегги оглянулась, и ее глаза сказали: «Да». Арт обнял Чика за плечи и запел:

— Ух, и везучий же ты парень, Арти! — сказал Чик.

Щелкнув пальцами, Арти ответил:

— Есть у меня такая мыслишка, что она придет.

— Я же всегда говорил, что ты везучий.

— Правильно, — ухмыльнулся Арти. — Прямо в точку. Это у меня в крови. Можешь так меня и звать: «Везучий Слоун».

— Тебе надо набрать пятьдесят тысяч, — сказал один из ребят.

Томми Салливен оттянул чеку, и шарик заметался по машине. Он прыгал по электрическим кнопкам, и на табло вспыхивал вихрь цифр. Шарик провалился в щель внизу, и Томми завопил:

— Шик-блеск! С вас обоих причитаемся.

Один из его приятелей сказал:

— Пошли, что ли, дальше.

— Ладно, — согласился Томми. — Пошли вон туда и поглядим на голых дамочек.

— Шикарное местечко — Менли! — сказал третий. — У них тут все есть.

Они прошли через аллею аттракционов туда, где стояли автоматы. Дощечки на них гласили: «Купающиеся красавицы, 1 пенни», «Жизнь в гареме, 1 пенни», «Ночь любви, 1 пенни», «Запретный плод, 1 пенни». Томми бросил пенни в «Жизнь в гареме», прильнул к окуляру и начал вращать ручку. Вдруг его пальцы застыли, словно скованные параличом.

— Ух ты! Видели бы вы!

Приятели навалились на него.

— Дай-ка посмотреть. Дай посмотреть-то.

— А, идите вы к «Запретному плоду»! — огрызнулся Томми. — Это я сам хочу досмотреть.

С большой неохотой его пальцы вновь взялись за ручку. Доглядев, он сказал:

— Не! Куда вашим до «Жизни в гареме»! Видели бы вы ее!

Они заспорили. Потом, сложившись, купили шесть шаров, которые надо было прокатить по столу и попасть в углубление в дальнем его конце, и выиграли коробку шоколаду. Потом потратили шесть пенсов в тире. Потом один из них сказал:

— У меня больше ни шиша нет. Только обратный билет на паром. Дайте кто-нибудь на трамвай.

Другой ответил:

— И у меня ни шиша. Пошли пройдемся по набережной.

Томми постоял в нерешительности.

— Погодите, я еще разок погляжу «Жизнь в гареме», — сказал он. — А потом пойдем.

Он вращал ручку очень медленно. Затем со вздохом вернулся к ребятам.

— Пошли, — сказал он. — Черт подери! Только есть ли в Австралии гаремы? — И еще он сказал: — Скорее бы взрослым стать, что ли!

Выйдя из «Национального страхования», Дэнни перешел улицу и остановился у витрины антикварного магазина, разглядывая китайского рыболова: длинная борода, большая соломенная шляпа, бамбуковая удочка и терпеливые глаза. Редкость? Рыночная поделка? Он не был знатоком, но из всей пестрой массы на витрине его привлекала только эта фигурка.

Дома он открыл коробку, вынул рыбака, долго примеривался, где именно его поместить, и, наконец, поставил на письменном столе возле чернильницы. Он уже много раз мысленно покупал эту фигурку, и вот теперь она принадлежала ему. Как не похожа была она на фарфоровые и металлические безделушки в гостиной, на собачку-пепельницу и трех мудрых обезьян на каминной полке! Отправляясь ужинать, он захватил рыбака с собой и поставил ею на столе в кухне. Мать, разминавшая картофель, подняла голову от кастрюли.

— Откуда это у тебя?

— Купил, — ответил он.

— Чего это тебе вздумалось тратить деньги на всякую дрянь? Купил бы что-нибудь нужное. Деньги же на улице не валяются!

Рыбак красовался на кухонном столе, и Дэнни смолчал.

Вошла Молли и ахнула:

— Ой, какой милый! — Она потрогала удочку, и крохотный крючок начал тихонько покачиваться. — Ты его купил, Дэнни?

Он кивнул, и Молли рассмеялась.

— Вот и со мной так бывает, стоит мне увидеть симпатичную шляпку. Обязательно куплю, хоть ты тресни!

Послышались тяжелые шаги, и в кухню, усталый и недовольный, вошел отец. Он воззрился на фигурку так, словно она возникла перед ним в результате какого-то таинственного заклинания. И голосом, отдававшим «Лопатой и Капустой», спросил:

— Эт-та еще что?

— Это китаец-рыболов, — ровным тоном ответил Дэнни. — Вырезан из дерева, — и он передвинул фигурку по столу.

— А зачем он?

— Смотреть.

— А кому это хочется смотреть на всяких там косоглазых? — Деннис уставился на фигурку таким свирепым взглядом, словно она была живой и оскорбляла его.

У Дэнни засвербило в груди.

— Будь он на колесиках и с солонкой, он бы тебе понравился.

Молли визгливо хихикнула. Деннис ударил кулаком по столу.

— Я по-человечески спрашиваю, — взревел он, — и желаю, чтоб мне отвечали по-человечески!

Дэнни вскипел:

— Тебе так и ответили! — и рванулся вперед, но отцовская рука уже смела фигурку на пол.

Молли нагнулась вместе с Дэнни:

— Сломалась? — и пошла за ним в его комнату.

Он поставил рыбака на стол и приложил отломившуюся руку к деревянному плечу. Его пальцы дрожали, и это ему удалось не сразу. Однако в конце концов он убедился, что рука прилегает плотно.

— Я ее приклею, — сказал он. — Будет незаметно.

— Свиньи! — Молли была вне себя. — Нашел кому его показывать!

— Иначе было нельзя, Мо. Не то пришлось бы его прятать.

— В следующий раз пусть сами и находят. Ничего им не показывай. И не рассказывай ни о чем. Живи своей жизнью, Дэнни. А их в нее не вмешивай.

Но ведь он сделал другое. Это он вмешался в их жизнь.

— Теперь они знают, Мо, — сказал он.

— Что знают?

— Что он мой.

— Угу. — Она с любопытством посмотрела на брата. — Ты странный парень, Дэнни. Ты ведь и ждал чего-нибудь такого, правда?

Он кивнул, и она, улыбнувшись, погладила его по плечу.

— Ты молодец. Эх, черт, — прибавила она, — если бы я могла выбраться отсюда навсегда! Только вот зарабатываю мало.

— Ты ведь, наверное, скоро выйдешь замуж, — сказал он. — И сможешь уехать.

Она весело улыбнулась ему.

— Еще бы! И кто бы это ни был, ничьего разрешения ему просить не придется!

— Пусть он тебя похитит! Это им будет уроком! — И он улыбнулся, представив себе, как похищенная Молли уносится на багажнике мотоцикла, распевая: «До свиданья, черный дрозд!» Хотя он не разделял тяжелой неприязни Молли к их родителям, он хорошо понимал ее желание уйти из дому. У нее это была навязчивая идея, возможно, даже близкая к осуществлению, у него — неопределенная мечта о том дне, когда он, наконец, станет взрослым во взрослом мире.

Догнав его у калитки, Молли сказала запыхавшись:

— Ты поедешь на трамвае?

— Нет, пойду пешком, Мо. Почему бы и не сэкономить плату за проезд?