— Для этого трудно найти более удобное место. Наблюдать за дефилирующей здесь процессией всегда интересно.

— Мне нравится смотреть на людей. Мне нравится гадать, кто они такие и чем занимаются.

— Правда? Вы случайно не писательница?

— Вовсе нет. (Господи, я же ночная уборщица!)

— Значит, у вас любознательный ум. Как по-вашему, кто я?

Она пристально посмотрела на него.

— Адвокат.

— Боюсь, что вы ошиблись.

— Ну, а кто же вы в таком случае?

— Скупщик золота, — он ответил улыбкой на ее улыбку. — Если у вас есть безделки, которые вам больше не нужны, я куплю их у вас за хорошую цену. Просто удивительно, что только умудряются отыскивать в нынешние времена люди в дальних уголках комодов и бюро.

Молли чуть не рассмеялась вслух. Она-то обрадовалась, а он только искал выгодной сделки. Она сказала:

— Мои золотые украшения все усажены бриллиантами. Вы бриллианты тоже покупаете?

Это, казалось, искренне его позабавило.

— Да. По справедливой цене. Ведь владельцы склонны преувеличивать их ценность. И вы тоже?

— Наверное, преувеличивала бы, будь у меня бриллианты. Но я бы вас уговорила.

— Вполне вероятно. Может быть, вам это покажется удивительным, но хорошенькой девушке уговорить меня совсем нетрудно.

Что-то тошнотно сжалось внутри Молли, но она оправилась и продолжила начатую им игру. Она сказала:

— Мне нравятся бриллианты.

— Правда? У меня есть несколько штук. Не особенно ценные, но если вам интересно… — он указал взглядом на лифты в глубине вестибюля.

— Ну, не знаю, — отпарировала она. — Мне они нравятся, но я ведь не разберу, если это будут простые стекляшки.

— Я научу вас отличать настоящие бриллианты от подделки. Мне это было бы очень приятно.

— Я не прочь поучиться… — она помолчала, а потом воспользовалась его фразой, — по справедливой цене.

Она не сводила с него глаз. Во рту пересохло. По коже бегали тревожные мурашки. Что, если он переодетый полицейский? Они ведь дежурят в таких отелях, высматривая воров… и девок. А она — девка! В горле у нее забился истерический смешок, и она с трудом его подавила. Ну, говори же — да или нет. И будь что будет! Хуже «Лидо» все равно ничего быть не может.

— Я всегда за все плачу хорошо, — сказал он спокойно. — И конечно, вперед. Не хотите ли выпить чего-нибудь?

— Что же, пожалуй, — ответила Молли. — Даже с удовольствием.

Молли шла рядом с ним по вестибюлю и, впивая окружающую элегантность, испытывала странное ощущение, словно она перестала быть Молли О’Рурк. «Я — Молли Френч», — сказала она себе. И почувствовала прилив уверенности, словно обрела свое подлинное, давно утраченное имя и теперь могла узнать, кто же она такая на самом деле.

Дэнни вошел в телефонную будку. Звякнули пенни, и в трубке раздался голос Касвела.

— Как поживает зародыш управляющего? Мы что-то давненько не виделись.

— Спасибо, хорошо.

— Вы больше не ходили на танцы в яхт-клуб?

— Нет.

— И первого раза хватило с избытком, а? Заходите как-нибудь. Не дожидайтесь приглашения Полы.

— Спасибо, мистер Касвел. С удовольствием.

— Я позову Полу. Она немножко пьяна, — он засмеялся. — Назревают великие события. Не вешайте трубку.

Он услышал стук положенной трубки. Затем тишину. Он ждал и слышал ее голос: «Я помолвлена, Дэнни. Бриллиант величиной с булыжник. Как-нибудь посмотришь. Сама не знаю, дурачок. Он взял меня приступом. Не человек, а ураган». В будке было душно, и Дэнни, утерев рукавом вспотевший лоб, ногой распахнул дверь.

— Привет, Дэнни-Дэн! — Голос плохо слушался ее, и «Дэн» прозвучало на очень высокой ноте.

— Привет, Пола. Как дела?

— Какая мрачность! Ты так мрачен, Дэнни! Ну, почему такая мрачность? Расскажи Поле.

— Ты хочешь, чтобы я смеялся? — и он засмеялся.

— Ты здоров, Дэнни? Говоришь, словно пьяный! Черт! Вот бы поглядеть на тебя пьяного. Сообщи мне заранее, когда вздумаешь напиться, потому что мне очень хочется посмотреть на тебя пьяного и встретиться с тобой пьяным.

— А посмотреть на меня трезвого тебе не хочется?

— Хочется. Только не в следующую субботу. В следующую субботу ты не смеешь остаться трезвым. Никто не смеет, понимаешь? Даже ты!

— Вот как? Почему же?

— Потому что я буду праздновать. Хочешь, я скажу тебе одну вещь: приходи сразу пьяным. Меньше будет хлопот потом.

— Что произошло, Пола? — спросил он, почти не сомневаясь, что она повесит трубку: в ее теперешнем настроении ей будет приятно заставить его позвонить еще раз.

— А разве он тебе не сказал? Неужто пустоголовый старичок ничего тебе не сказал?

— Он сказал только, что ты немного пьяна.

— Чудовище! Хотел настроить тебя против меня, чтобы ты не разговаривал. А я всегда хочу разговаривать с тобой, Дэнни. С тобой интересно разговаривать.

— Я мог бы придумать что-нибудь интересное и помимо разговоров.

— Прелесть. Ты всегда прелесть, Дэнни-Дэн. Никогда тебя не забуду.

Он стоял, закрыв глаза. Он совсем близко видел ее оживленные глаза и подвижный рот, улыбку, на которую он всегда отвечал улыбкой.

— Так что же все-таки празднуется, Пола?

— Видишь, Дэнни-Дэн, дело обстоит так. Я нашла другую работу. Замечательную, новую, изумительную работу!

Его затопило облегчение. Он даже сразу чуть-чуть опьянел.

— Поздравляю, Пола.

— А дело было так. Нет, ты слушай, потому что это было как раз так. Меня послали интервьюировать лорда Хэвишема, понимаешь? Он приехал сюда наблюдать колониальные обычаи, а может, еще зачем-то. Ему вся Англия принадлежит. Ну, мы разговорились, и он сказал, что ему хотелось бы поговорить с умной молодой девушкой вроде меня просто так, не для газеты. Заметь, Дэнни-Дэн, я умная молодая девушка! Ну, мы поговорили о том, о сем — знаешь, как это бывает? — и я ему рассказала про мои статьи. И знаешь, что он сказал? «Мне бы хотелось взглянуть на них, мисс Касвел». А я сказала: «Правда? Ну, так я сейчас же съезжу за ними домой». И съездила. Знаешь, что он сделал? Прочел их прямо в своей каюте. У него две газеты и миллион журналов, а лет ему самое большее пятьдесят. Когда он кончил читать, я сразу заметила, что ему пришла в голову какая-то мысль. И совсем не то, о чем ты думаешь, Дэнни-Дэн. Он ведь настоящий английский джентльмен. И знаешь, что было у него в мыслях? Его секретарша. Ее так укачало в Бискайском заливе, что в Марселе ее унесли с парохода на носилках. И тут он пристально смотрит на меня и говорит: «Я мог бы предложить это место умной молодой девушке вроде вас. И обещаю, что когда мы вернемся в Англию, вы сделаете блестящую карьеру как журналистка». Вот что он сказал, Дэнни-Дэн. Можешь ты этому поверить?

— По-моему, могу, Пола.

— И ты меня не поздравляешь? Меня все поздравляли. Даже Руди. Знаешь, что он сказал? Потеря для Австралии — гибель для Англии.

— Я тебя поздравлял. Ты забыла.

— Разве? Да не может быть! Только — что с тобой сегодня? У тебя что-то странное с голосом.

— Когда ты уезжаешь в Англию?

— Через месяц. Так говорит лорд Хэвишем, а слово англичанина нерушимо. И пусть-ка он попробует его нарушить. — Она вдруг застонала. — Ох, и накачалась же я, Дэнни! Весь день праздную. Так не забудь в следующую субботу… официальное торжество. Устрицы в шампанском. Поцелуй меня на сон грядущий, Дэнни.

— Спокойной ночи, Пола.

— Так себе поцелуйчик. Ты умеешь лучше целоваться. Черт, погоди секундочку. Совсем забыла сказать тебе: меня навестила Молли — ну, ты знаешь, твоя сестра. Оригинальный, замечательный тип. Соль земли. Она засмеялась почти визгливо. — И тебя таким считает. Приятно знать, что для кого-то ты соль земли. Ну, мне пора. Спокойной ночи, Дэнни-Дэн.

Он услышал, как в трубке щелкнуло, но продолжал прижимать ее к уху, не в силах поверить в окончательность этого молчания. Потом медленно повесил трубку.

— Спокойной ночи, Пола, — прошептал он. И добавил совсем уже тихо: — Прощай.