Зал был погружен в темноту, но над дверью хранилища разливалась лужица света. Вон гранитные колонны и люстра, клетка кассира, закутанные в чехлы пишущие машинки, картотеки и столы — такие знакомые, брошенные, чужие…

Руки Дэнни заныли, он разжал пальцы и прыгнул спиной вперед — и в тот момент, когда его ноги коснулись асфальта, о край тротуара зашуршали автомобильные шины.

К нему подбежали два человека.

— Стой! — скомандовал один. — А то будет плохо.

Его схватили и притиснули к стене.

— Что ты затеял? Выкладывай, что это еще за штуки?

Дэнни посмотрел вверх и увидел тяжелый подбородок, толстые губы, злобные глаза.

— Это никакие не штуки. Я смотрел в окно. Вот и все.

— Так-таки и все?

— Да.

Лицо приблизилось к нему почти вплотную.

— А вот мы сейчас проверим, все ли, — и, повернувшись к своему товарищу, он скомандовал: — Пощупай-ка его.

Крепко держа Дэнни, первый рявкнул:

— В последний раз спрашиваю: что ты делал, когда смотрел в окно?

Дэнни попробовал вырваться.

— Какое вам дело?

— Мы тебе покажем, какое нам дело, щенок!

Они подтащили его к машине, швырнули на заднее сиденье. Через несколько минут они проехали по узкому проходу в бетонный дворик, со всех сторон окруженный стенами. Его провели через большую пустую комнату в маленькую, где стояли письменный стол, пишущая машинка и несколько стульев. Его пихнули на стул.

— Ну, а теперь послушаем.

Эти слова прозвучали нелепо. Они хотят послушать. Дэнни глубоко вздохнул. Вдруг его нервы не выдержали, и без всякого предупреждения он испустил отчаянный вопль.

На их лицах отразилось изумление, потому что дверь отворилась, и в комнату вошел седой человек. У него были внимательные глаза и властный голос.

— Что тут такое?

— Они мне не верят, — торопливо сказал Дэнни. — Они хотят меня избить.

— Успокойся, сынок. Никто тебя бить не хочет. — Он повернулся к первому. — Что произошло, Джадд?

— Да вот, инспектор… — Объяснение прозвучало вполне убедительно. Они хотели выяснить некоторые подробности.

Инспектор пристроился на краю стола.

— Как тебя зовут, сынок?

— Дэнни О’Рурк.

— Где ты работаешь?

— Там, куда я смотрел. В страховой компании «Национальное страхование».

— Давно ты там работаешь?

— Скоро два года.

— Как фамилия управляющего?

— Мистер Рокуэлл.

— А главного бухгалтера?

— Мистер Фиск… Нет, мистер Росс. Мистер Фикс только что получил повышение.

— Счастливый мистер Фиск, — инспектор улыбнулся. — А зачем ты смотрел в окно?

— Мне было любопытно, вот и все.

— Ты удовлетворил свое любопытство?

— Да. Я увидел то, что хотел.

— Так значит, больше ты не захочешь на это смотреть, так?

— А что тут плохого?

— Ничего плохого, сынок. Просто люди так не делают. При нормальных обстоятельствах.

Дэнни был задет, но промолчал. Инспектор повернулся к Джадду:

— Отвезите мальчика домой. Сдайте родителям. И извинитесь. Вам понятно? — Он подошел к Дэнни и пожал ему руку. — В будущем, — сказал он, — жди, чтобы открыли двери. Все, что можно увидеть ночью, можно увидеть и днем. А платят тебе не за гляденье.

Он вышел, и Джадд буркнул:

— Пошли! Охота мне с тобой возиться!

На Токстет-роуд Дэнни показал свой дом. Джадд постучал в дверь, и вскоре ее открыл Деннис в пальто, накинутом поверх пижамы. Он недоуменно перевел взгляд с одного на другого.

Джадд извинился. Просто вполне понятная ошибка. Ничего плохого не произошло, и вот вам ваш сын, целый и невредимый.

Отец поднялся вслед за Дэнни в его комнату.

— Почему ты не пошел в кино, как говорил?

Подозрение, как леопард, притаилось в чаще его лица.

— У меня не было настроения, и я пошел погулять.

Отец присел на край постели.

— Послушай, сынок! Не делай того, что выглядит плохо. И не говори того, что звучит плохо. Они могли бы пришить тебе дело, и у тебя на работе вышли бы большие неприятности, да и вообще нехорошо вот так шляться возле чужой собственности, верно ведь?

Дэнни пожал плечами. Он подошел к столу и сел. Ему чудилось, что он со всех сторон окружен апробированно хорошим, которым распоряжаются люди, знающие его рецепт. Этот рецепт есть у миссис Тейлор, и у преподобного Рейди, и у инспектора, и, очевидно, у кого-то в «Национальном страховании». А у его отца нет ничего, и его предостережение было столь же безжизненно, как и его шаги, когда он утром уходит на работу.

Дэнни продолжал сидеть за столом и после того, как отец ушел. Его мысли, словно золотые рыбки в стеклянном шаре, плавали тоскливыми кругами, тычась в прозрачные стенки. Неужели стекло никогда не разобьется? Или аквариум просто отрастит ноги и перейдет куда-нибудь еще, чтобы он, по-прежнему плавая и плавая, видел перед собой другой пейзаж? Он существовал внутри собственного представления о мире, в котором хотел бы жить. Его еще не познанная личность обитала в другой, уже им обретенной. Этого, подумал он, они у него никогда не отнимут, и, как Уитмен, чья книга стояла рядом с китайским рыболовом на его столе, он написал о себе:

Паршиво, дальше некуда, думал Слоун, тащась мимо спортклуба Лайхардта и даже не посмотрев на него. Все началось с Фиска — накрахмаленная рожа! А кончилось громовым скандалом с Альфом Бенсоном. Он, видите ли, не позволит, чтобы Пегги вертели по танцзалу до пяти утра. Он, видите ли, позаботится, чтобы теперь она приходила домой когда положено. Он, видите ли, ее отец! «А что она нашла в помешанном на джазе бездельнике вроде тебя, хоть убей, не пойму!»

Толкнув калитку, он впился глазами в парадную дверь, словно Бенсон должен был вот-вот распахнуть ее и ринуться с поднятыми кулаками по дорожке. Ничего, старику недолго осталось командовать! Он тогда прямо войдет в дом и скажет: «Может, вы еще не слыхали? Мы с Пегги женимся». И поглядит на его дурацкую физию. А после этого папаша может копаться у себя на заднем дворе, пока не сдохнет. И старухе нечего будет совать нос в их дела. Правда, своему муженьку она не спускает, этого у нее не отнимешь. С ней, пожалуй, лучше поддерживать хорошие отношения. Умаслить ее немножко. Дура набитая, конечно, но ведь Пегги думает, что как раз наоборот.

Слоун почувствовал немалое облегчение, когда дверь ему открыла Пегги.

— А!.. Здравствуй, Арти, — она замялась. — Сегодня… сегодня я не смогу пойти в «Палэ». Папа считает, что недельки две мне танцевать не стоит.

— И очень хорошо. Пошли погуляем. Как папа считает, ходить тебе можно?

— Вот что, Арти! Он ведь желает мне только добра — у меня все-таки было нервное переутомление, ты же знаешь.

— Знаю, крошка. И прогулка — лучшее от него лекарство.

Пегги вдруг улыбнулась.

— Ну ладно. Подожди тут.

Арти неторопливо направился к калитке, закурил и стал ждать. Здесь ему рады, как собаке в лавке мясника. Хотя вообще-то танцевать у него нет настроения с самого марафона. Скрестив ноги, он прислонился к забору и, затягиваясь, неторопливо крыл на все корки и «Палэ» и танцы.

Пегги пробежала по дорожке.

— Идем, Арти, — и потянула его за локоть.

Ее тревога пробудила в нем упрямство.

— С чего это такая спешка?

— Да папа просто на стену лезет. Если он тебя увидит, сразу начнет читать мораль.