— Яхт-клуб тоже там? — спросил он.

— Нет, он в Воклюзе, где живет Руди и еще многие ребята из нашей компании.

Это было даже еще лучше. Он уже почти соприкасался с миром, о котором мечтала его мать, хотя только-только перестал быть младшим клерком. Но на что он мог надеяться? Он сказал:

— Мы по разным сторонам насыпи, как говорят в Америке.

И ощущение, что Пола вошла в его жизнь слишком рано, причинило ему мучительную боль, убило всякую радость.

Она рассмеялась.

— Но ты же переберешься на нужную сторону, так? Я за тобой наблюдала. Ты принадлежишь к людям, которые не успокоятся, пока чего-нибудь не добьются. Не сомневаюсь, что могу точно рассказать тебе историю твоей жизни — от младшего клерка до управляющего за тридцать скучнейших лет.

Дэнни встревожился. Пола вплетала в сияние вечера черную нить, словно ее неприязнь к «Национальному страхованию» распространялась и лично на него. Он посмотрел ей прямо в глаза.

— Почему скучнейших, Пола?

— О господи! Когда я вспоминаю об этом проклятом месте, я просто не могу найти другого слова, — ответила она с искренней злостью. — Непроходимая скука! От него просто воняет однообразием. Ненавижу!

— Так почему же ты там работаешь?

— Для заполнения промежутка. — И она добавила насмешливо: — Мне уже дважды делали предложение, но оба раза неподходящие женихи. Впрочем, я вроде тебя — я добьюсь своего!

Слова Полы обнажили перед ним всю шаткость его положения. Для нее залогом спасения была ее женская зрелость в мире подходящих женихов. У него не было окружения, в которое ему хотелось бы ввести ее, ничего, кроме него самого и смутной картины будущего, которое ее не интересовало. Ему представились его враги в мире особняков, яхт и автомобилей, и в нем поднялось возмущение, как в те минуты, когда его мать начинала говорить про этот мир.

— Да, я добьюсь своего, — сказал он, положив локти на стол и наклоняясь вперед, — но не потому, что я хочу купить себе доступ в избранное общество. Я не собираюсь продавать себя за две-три подачки. Я работаю не для того, чтобы стать снобом, Пола, если ты это имела в виду.

— О-ла-ла! — Пола схватила ложечку и стала шутливо бить его по пальцам. — Разве было хоть слово сказано о снобах? Нет, милый Дэнни, говоря совсем откровенно, я не знаю, чем ты станешь — ведь тебе еще надо проделать такой долгий-долгий путь! И возможно, ты кончишь, как этот бедный старичок мистер Риджби. Ведь его нельзя не пожалеть: вот он сидит там, сидит там, сидит там…

Дэнни молча поглядел на нее. Что она знает о давно привитом ему стремлении построить свой собственный мир вне пределов Токстет-роуд, стать хозяином самого себя?

— Если бы я думал так, я бы уже сейчас махнул на все рукой, — сказал он. — Значит, у тебя поэтому возникла идея о тридцати скучнейших годах?

— Может быть. — Она брезгливо сморщила нос. — Интересно, думал ли он, что это место вот так задавит его и иссушит?

— Только когда было уже поздно, — ответил Дэнни. — И в глубине души он тяжело это переживает.

— Ну, по его виду этого не скажешь. Кажется, что он всегда был смиренным и кротким. И добрым. И это с самого начала обрекло его на неудачу. Да, кстати, я показала папе твои стихи, — прибавила она, оживившись. — Он говорит, что они свидетельствуют о здоровом цинизме. Слишком здоровом для того, чтобы ты мог чего-либо добиться в «Национальном страховании».

— Почему? Разве он считает, что многого могут добиться Слоун и Салливен? А как тебе кажется?

— Только не Стоун, — ответила Пола, подумав. — Он слишком похож на жуликоватого букмекера. Но малыш Томми вполне может развернуться: если ему удастся отыскать достаточно спин, чтобы вовремя всадить в них ножик, еще неизвестно, как высоко он заберется.

Разумеется, ей делало честь, что она испытывала отвращение к «Национальному страхованию» как к клубку мелких интриг, но ему от этого было не легче.

— Ну, а что ты скажешь о таких второстепенных деталях, как диплом и интеллект? — спросил он с легкой иронией.

— О, я думаю, что у Салливена хватит интеллекта, — заметила она, — хватит для того, чтобы занять положение, которое позволит ему подавлять другие, более сильные интеллекты, если они покажутся ему опасными. — Она лукаво улыбнулась Дэнни. — Я знаю, ты думаешь, что я ужасная сволочь и все прочее. Но я просто не принадлежу к числу тех, для кого «жизнь реальна, жизнь серьезна». А теперь допивай свой кофе, пока он еще не совсем остыл.

Вынув помаду из сумочки, Пола принялась умело подкрашивать губы. На секунду прервав это занятие, она сказала:

— Мне очень понравилась картина, Дэнни: Красавчик Джест, конечно, подделка, но он не скучен. Нет ничего хуже длинной и скучной жизни. — Она бросила помаду в сумочку. — Вот так! А теперь пойдем, пока кафе еще не закрыли.

Подстегиваемый ощущением давно уже пережитого и неизбежного конца этого вечера, он сказал:

— Может быть, поедем куда-нибудь завтра, Пола? В Менли… или куда захочешь.

— Не могу, Дэнни, по воскресеньям я всегда катаюсь на яхте.

И снова он растворился среди теней. Ни яхт, ни автомобилей, ни ночных клубов — ничего, что могло бы ее увлечь. Только он сам, «голодранец-клерк», по выражению Слоуна.

— Ну, а в следующую субботу? — спросил он с отчаянием. — Мы могли бы опять пойти в кино.

Пола знала, что должна его разочаровать, и ее взгляд дрогнул. Она угадала в нем мужчину-мальчика, который пытается проникнуть в мир взрослых и судорожно цепляется за воздух. Цепляется за нее, подумала она с иронией.

— Спасибо, Дэнни, но вряд ли.

— Почему? Я хочу сказать — из-за меня?

— Нет, — ответила она, — конечно, нет. Просто я еще не знаю, что буду делать в субботу. Я не люблю договариваться заранее. Всегда может подвернуться что-нибудь более интересное.

Дэнни всю неделю мечтал, что этот вечер будет только первым эпизодом книги, которой еще предстоит быть написанной. Но тут он понял, что для Полы это завершенный эпизод, не имеющий продолжения. Он сказал:

— Значит, если не подвернется ничего лучшего…

— Мне следует дать тебе об этом знать, да?

Пола встала, они вышли из кафе и повернули к трамвайной остановке. И снова Пола взяла его под руку.

— Я провожу тебя до дому, Пола, — сказал он.

— Ни в коем случае, Дэнни. Это же другой конец света. Нет, не глупи, — твердо сказала она, когда он попробовал было заспорить. — Если ты сядешь со мной в трамвай, я больше никогда с тобой никуда не пойду. Я говорю серьезно.

— Это шантаж, Пола. — Он грустно смотрел на глаз циклопа, становившийся все ярче.

Ее пальцы сжали его локоть.

— Я знаю. Это был хороший вечер, Дэнни. Ты был очень мил. — Ее губы коснулись его щеки, и она побежала к трамваю.

Этот последний ее поступок был самым неожиданным, и всю дорогу домой Дэнни старался понять, что за ним крылось. Поведение Полы было совсем не похоже на покладистость Изер во время их прогулок. И сама она так не похожа на Изер! Может быть, подумал он, Арт Слоун, знаток женщин, разгадал бы эту загадку.

Пегги высунула голову из выходившего на улицу окна и обиженно-ворчливым голосом позвала:

— Да иди же, Арти, обед давно на столе.

Арти извлек голову из нутра автомобильного мотора и поглядел наверх.

— Ладно, иду.

Ну чего она орет на всю улицу? Он яростно оглядел мотор и бесполезную кучку гаечных ключей на картере, злобно ругаясь себе под нос. Все утро он возился с этой дрянью, а толку? Нажмешь на стартер — она только фырчит и кашляет, как столетняя старуха. Он с грохотом захлопнул капот, собрал ключи и швырнул их в сумку с инструментами. Когда-нибудь у него будет машина, на которой можно ездить, — длинный черный кузов, отделанный хромом. Мягкие кожаные сиденья. Ящик, полный инструментов.

Подымаясь по лестнице, Слоун свирепо рассматривал выпачканные в смазке руки. Едва он вошел в маленькую кухню, Пегги повернулась к нему от плиты.