На то, чтобы устроить новую квартиру, чтобы придать ей подлинный обжитой вид, как будто она существовала и в прошлом, чтобы привыкнуть к ней самому, потребовалось больше времени, чем он рассчитывал. Он тянул время и затеял небольшой ремонт, чтобы объяснить Эдит, почему он все еще не приглашает ее к себе.

— Джо, — сказала она с шутливым упреком только накануне, — прошло уже больше месяца! По-моему, вы просто не хотите, чтобы я побывала у вас.

— Да, но только потому, что у меня все еще перевернуто вверх дном. Маляр обещал кончить на этой неделе. А теперь свалился с гриппом. Боюсь, все затянется еще на две-три недели.

— Неужели вы думаете, что меня испугают стремянка и ведро с кистями?

— Конечно, нет, Эдит. Но я не хочу испортить вам первое впечатление. Ведь тогда вы больше не придете.

Он закрыл лежавшую перед ним книгу. Тревожиться больше нечего. Через три недели он перестанет прятаться. Чудо сияло в его глазах, отодвигая в небытие этот стол, этот зал, эту тюрьму, эти оковы духа, этого вора, укравшего столько лет его жизни.

Дэнни два раза подолгу ждал возле лавки Митфорда, а в третий дошел даже до калитки Тейлоров — только для того, чтобы миссис Тейлор наотрез отказалась допустить его к Изер.

— Если бы вы поменьше лгали и изворачивались, все могло бы быть иначе. Это был обман, а я не доверяю обманщикам.

— А я не доверяю вам! — вспылил он, повернулся и ушел.

В воскресенье мать неизменно спрашивала его: «Ты пойдешь в церковь?», но с каждым разом все менее настойчиво. Она считала, что он не хочет ходить в церковь просто назло им всем, и он не разуверял ее, замкнувшись в себе и разговаривая с чужими людьми, среди которых жил, на ином, не своем языке.

Он принял романтичное решение — ждать. Изер скоро станет взрослой. Он рисовал себе их следующую встречу как идеальное воссоединение родственных душ и в совершенстве отрепетировал, как будет себя вести и что говорить.

Ему не читалось, и он захлопнул книгу. Встав со скамьи под магнолией, он еще час бродил по саду и только тогда пошел домой. Шел он медленно. «По аллее сверни к баобабу…» Показать бы эти стихи Изер! Он поднялся по крутой улице к «Лопате и Капусте», перешел на другую сторону и вдруг остановился как вкопанный. И тут же бросился вперед.

— Изер! Изер!

Она остановилась и подождала его. В руке у нее был бидончик. Дэнни взглянул на нее, увидел холод в ее глазах, и подготовленная роль превратилась в хаос пропущенных реплик. Он сказал:

— Куда ты идешь?

— За молоком. — Она взмахнула бидоном.

— Я тебя провожу.

Они пошли рядом. Изер молчала и смотрела в сторону. Дэнни обиженно сказал:

— Что случилось, Изер? Я так хотел увидеть тебя! И думал, что ты тоже…

— Да, я тоже хотела увидеть тебя, — она говорила оскорбленным тоном. — И мне, наверное, позволили бы, если бы ты не нагрубил маме.

— Нагрубил?!

— Не виляй! Мы оба обманывали, а тебе еще понадобилось явиться к нам и все совсем испортить.

— Но послушай же! — сказал он с отчаянием. — Ты ведь с самого начала не предупредила ее только потому, что она тебя не пустила бы. Так в чем же я виноват? — Он сердито махнул рукой. — В чем?

— Ей виднее. Она старше нас.

Дэнни посмотрел на нее в полной растерянности. Отвращение стиснуло его горло.

— Ей ничего не виднее! — крикнул он. — Теперь она радуется, что внушила тебе, будто ты сделала что-то дурное. А ее возраст еще не доказательство, что она знает все.

— Ну, а я знаю одно — ты ни разу не пришел в церковь.

— Я не мог. Это значило бы, что я словно прошу прощения. Неужели ты не понимаешь?

Изер вздернула голову, не желая замечать его мольбы. У дверей лавки она сказала:

— Мне надо купить молока.

Дэнни угрюмо ждал ее, тыкая носком башмака в кирпич фундамента. Он пойдет в церковь, заткнув уши ватой, и будет молиться миссис Тейлор! Внутри у него все щемило — как бессмысленны были его мечты! Он был сброшен на самое дно пропасти.

Изер вышла из лавки. Дэнни взял у нее бидон, и они молча пошли по тротуару. Потом он сказал:

— Ты попробуешь добиться, чтобы тебя пускали гулять со мной, Изер?

— Только если ты придешь в церковь и извинишься, — сказала она упрямо. — Если ты и думаешь, что мама поступила неправильно, это еще не причина, чтобы вести себя хуже язычника.

Он посмотрел на нее в полном отчаянии.

— Да, язычник — это уж чересчур.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сдвинув брови, сказала Изер.

— О том, что не могу согласиться с твоей матерью. И не допущу, чтобы она указывала мне, что и как я должен делать.

Изер гневно топнула ногой.

— Ну и ладно! Делай, что хочешь! — Вдруг ее глаза наполнились слезами. — Если бы ты меня любил, ты бы извинился.

Дэнни взял ее за локоть.

— Это неправда, Изер. Ты хочешь, чтобы я ради тебя лгал.

Они подошли к углу, и Изер остановилась. Проведя рукой по глазам, она сказала грустно:

— Ну и оставайся язычником! Потом пожалеешь!

Дэнни отдал ей бидон.

— Ты даже не представляешь, как я жалею! Но тут мне лучше остановиться, не то я попру ногами освященную землю.

Ее растерянный взгляд сказал ему о ее наивности, о скрытой в ней маленькой девочке, которая не могла его понять. Когда они расстались, он знал, что ей очень больно. Но ничего изменить он не мог. Идиллия кончилась.

Вечером он вышел погулять. Улицы, дома, магазины, трамвайные рельсы, деревья, проламывающие асфальт. Церковь, кино, спортклуб Джека Салливена, на Сити-роуд — дансинг «Альберт», грохочущий и наглый. Мать, защищая его, успению защитила их дом от натиска окружающих улиц, и он не чувствовал себя здесь своим. Разве что в прошлом, разве что в ребяческих играх. А теперь все тайные уголки обнажились, и здешний климат иссушил единственный оазис, который он себе отыскал.

Дома он сказал, что идет в кино, но ему не хотелось вяло следить за судьбами, которые он не мог разделить, и он просто поехал на трамвае в город. В толпе крылось одиночество, но он не был один.

Разглядывая витрины и театральные афиши, Дэнни дошел до самого почтамта, а потом выбрался на Мартин-Плейс — здания вокруг площади казались странно застывшими и безжизненными, инкрустированные тусклым блеском окон. У антикварного магазина он остановился и поглядел на темный силуэт «Национального страхования» на той стороне улицы. В это здание он вносит огромный вклад юности, доверия и времени, но пока еще без всякой надежды на дивиденды. Неужели оно действительно так слепо, каким кажется сейчас? Нет, где-то внутри его механизма должны скрываться видящие глаза и взыскательный ум, и для них он не просто фамилия в платежной ведомости. Это здание хранило зародыш той его жизни, которая лежала за пределами Токстет-роуд, и ему невыносимо хотелось узнать, развивается ли этот зародыш.

Он заметил, что рядом с ним кто-то стоит, только когда ласковый голос произнес:

— Ты меня ждешь, миленочек? — Он провалился в водоворот дикого смущения, а она улыбнулась. — Я спросила: ты меня ждешь? Мне так показалось.

— Нет, — ответил он тупо. — Я никого не жду.

— А ты не ошибаешься?

— Нет. Я просто вышел погулять.

— Да неужто? — она внимательно осмотрела его. — На вид ты, конечно, еще зеленоват, но ведь надо же когда-нибудь начать.

Он понимал, о чем она говорит. Отвращения он не чувствовал, но она была для него чем-то совсем новым, и он не знал, что ему делать и говорить. Наконец, прерывая растерянное молчание, он пробормотал:

— Я остановился поглядеть вон на то здание. Я там работаю.

— Да не может быть!

Холодная насмешливость ее тона разочаровала его. Он было подумал, что ей просто хочется поговорить.

— Вот что, миленочек! А я работаю тут. Так что, будь добр…

Она отошла назад, к витрине магазина. Дэнни быстро перешел улицу и, скрытый тенью «Национального страхования», оглянулся. Ее смутный силуэт словно открыл ему всю неверность и бессмысленность ее существования, и он вздрогнул. А потом прижал ладонь к каменной облицовке здания, стремясь проникнуться его силой и стряхнуть с себя ощущение мимолетности жизни. И вдруг, подчиняясь внезапному порыву, уцепился за подоконник и влез на гранитный выступ.