- Измыслено отменно! - похвалил Вепрев.

- Я удаляюсь делать дело, - объявил Гашук.

Евфимия с избы увидела, как трое вышли на красное крыльцо. Закрыв трубу, она спустилась, выскочила через крытый двор. Бекшику показала платчик с узорчатой каймой.

В избе хозяйка с Неонилой только кончили сбирать на стол. Боярышня сидела на голбце, как истуканша. Ни на какие уговоры не спустилась к трапезе.

- Что с тобою нынче? - встревожилась наперсница, едва хозяева ушли к скоту.

- Взлезай ко мне.

Обнявши Неонилу, Всеволожа шёпотом передала услышанное сквозь трубу.

- Великая измена слову свершится нынче ночью. Как упредить, не ведаю.

Не услуженница, а почитай уже подруга, покачала головой и молча удалилась. У Всеволожи мысли уходили-приходили без толку. Сбежать от стережения 3венца, Тупталы и Фомы, что биться в стену лбом. Послать, как вестоношу, Неонилу? Под приглядом и она. Достать оружие? Одной троих не одолеть. И никого верного. Две девы в волчьей стае!

Явилась Неонила, осмурневшая, с покусанной губой.

- Фома-поганин позлорадствовал: до завтрашнего дня надзор за нами многожды усилен. Сама видела каких-то новых, то ли вятчан, то ль галичан. Впёрлись в тёплую кошару, играют в зернь. Старухе нашей со стариком не велят ехать за сеном. Особая сторожа перед страшным делом! Всех сельчан до времени не выпускают со дворов.

Боярышня, сжимая руки, запохаживала по избе. А Неонила снова вышла.

Пузырь в оконцах покраснел, как уголья, после побурел, как пепел, потом стал тёмен. Первое петоглашение раздалось с крытого двора. От мерзкого бессилия реветь хотелось, а слёз не было. Хозяева вошли, вздули огонь и повечеряли.

- Поешь, дочура, - позвал старик. Вздохнул, не получив ответа.

Вот на полатях - сонное дыхание. Едва приотворилась дверь.

- Роднуша, подсоби.

Неонила передала боярышне охапку: какие-то порты, рубахи толстого сукна, пара тулупов, сапоги чёрного товара.

- Что это?

- Мужская сряда. Оболокайся вборзе. Не разглагольствуй ни о чём.

Переодевшись, вышли.

- На носках ступай. Не зашуми.

По мосту - через крытый двор. Сквозь куриный дух, мимо коровьего жваченья - к чёрной двери. Там в лунном свете- Туптало. Из кошары доносились хриплые голоса с подвоплием:

- Кто там? - оторопела Евфимия.

- Пьяницы да скляницы, - пробормотал Туптало, сделав головой знак следовать за ним.

По кочкастому огороду вышли на зады. И - в лес. Боярышнины сапоги скользили. Охраныш её поддерживал. Неонила шла легче.

-  Тебе чужая обувь не жмёт? - беспокоилась Всеволожа.

- Привычны мы к непутьме, - отвечал за неё Туптало.

- Плач и скрежет зубов ждёт опоенных завтра, - сказала Неонила о поющих в кошаре.

- Хмель не плачет, что пьяницу бьют, - хмуро отозвался охраныш.

Больше не обмолвились ни о чём, пока миновали лес и вязкое поле под ломкой корочкой льда. Боярышня постепенно соображала, что волоокий Туптало вошёл в сговор с Неонилой. А из какой корысти?

Вот снова вошли в лес.

- Далее не пойду, - остановился проводник. - Ню-халы наши сказывали: лес этот, как источень, узок. Не заплутаетесь. Ищите конский след. Он выведет к московскому стану.

- Ты-то куда? - исподлобья глянула на парня Неонила.

- Мне ни вперёд, ни назад нет ходу, - отвечал бывший охраныш. - Мой путь по дал её в сторону. С твоей лёгкой руки авось да не пропаду.

И исчез.

Две женщины, омужиченные неподобной срядой, углубились в березняк, трудно разглядывая ламьё конских копыт.

- Дай, понесу узел с рухлядью, - предложила Евфимия.

Неонила не отдала.

- Сама снесу. - И прибавила озабоченно: - Как бы не застудить тебя. Придётся переобряжаться в холоде. Не являться же в таком виде.

Выглянули из подберезья. Не виднелись, а скорее пахли дымы погасших костров вдали. Едва угадывались в лунной синеве островерхие очертания шатров. Неонила развязала узел.

- Сперва помогу тебе.

Евфимия близко увидела её руку, расстёгивающую ворот тулупа. Безымянный палец пуст.

- Где сапфировый перстень? - ужаснулась боярышня.

Овдовевшая дружница князя Романа поцеловала её холодную щёку.

- Перстню не было хода ни взад и ни вперёд, - спокойно вымолвила Неонила. - Путь его далеко в сторону. Зато мы - здесь!

Всеволожа заплакала.

Лагерь московлян ждал перемётчиц тихо. Как встретят? За кого примут?

- Эй, девья мать, али усластить спешишь? - заорал откуда ни возьмись ночной страж с рогатиной.

Шедшая впереди Неонила остановилась. Всеволожа обождала, пока этот воин, должно быть из городских ополченцев, подойдёт ближе.

- К Василию Коже, - сказала она внушительно. - Мы с товаркой несём из Кашина добрую весть от жёнки его Ириницы и сына Матвея.

Ослопник явно знал Кожу. Да кто его в окружении Василиуса не знал? Для пущей верности мужик спросил:

- Как путешествовали из Кашина?

Евфимия бы смутилась. Неонила же отвечала бойко:

- До Волги пешехожением, от Волги с рыбным обозом.

Без лишних речей страж привёл к латаному шатру, освещённому изнутри. В шатре раздавалось чмурное пение, похожее на голоса из кошары, только песня была не озорная, плечевная:

Из шатра вышел Кожа.

- Хос-с-споди! Фимванна! Как удалось?

- После, друг, после, - торопила боярышня. - Проводи, не мешкая, к государю.

- Почивает он, - мялся Кожа.

- Говорю, не мешкай! - рассердилась Евфимия. - Юрьич порушил докончание с младшим братом. Со вторыми петухами Шемякина дружина бросится на вас врасплох, вятчане ударят в спину…

Княж воин выхватил в шатре светыч с железным пятчиком, оборвал песню, перешедшую в галдёж, повёл пришлиц, приговаривая:

- Этак нас собьют в мяч. Государь до утра распустил полки для кормления. Кормимся-то за счёт областей. А жёнку мою с сынишкой по именам назвала, милая боярышня. Памятливая!

- Подымай всех, - велела Всеволожа уже у великокняжеского шатра. - Кличь воевод и полчан. Вдруг петухи пропели?

- Куда? - встал с земли сонный страж.

- Пропусти! Я - Кожа! - Воин ввёл Евфимию, пообещал: - Всех немедля сгаркну! - и исчез.

Неонила ждала снаружи.

Евфимия воткнула у входа светыч и огляделась. Великий князь спал, раскинувшись, на высокой подстилке из лапника, на медвежьей шкуре. Всеволожа дотронулась до его плеча.

- Пробудись, Василиус!