- Отпусти в Нивны, - вновь поднялась Евфимия. - Не неволь. Отдохну, съезжу к Троице. По твоём оттуда отбытии.

Великий князь тоже встал.

- На колени ли государю пред тобой пасть? Не милости прошу, а покорности. Бог ведает, в святом месте не последней ли будет наша с тобою встреча. Слово даю: отпущу с богомолья хоть в Тверь, хоть в Нивны твои лихие. Детьми дружили. Ничем дружбу нашу не посквернил. Была б ты мужеска пола, осталась бы с детства в моих друзьях. Советовались бы и сражались бок о бок. Мать была мне советчицей, десятилетнему сироте. Привык! Ныне отвыкаю. А что иные? В друзьях обнаруживаю врагов. Не оставь хоть ты меня, Евушка, ни в радости, ни в злосчастии. Казни за все вины перед тобою и твоим батюшкой. Только не оставляй…

Всеволожа подошла к свету, ткнула лоб в оконницу.

- Еду вслед за тобой. Помолимся и расстанемся. Василиус поцеловал её в щёку.

- Прими братнее лобызанье от непутёвого своего государя…

По его уходе Раина не замедлила появлением.

- Я завтра - на богомолье. Ты - в Нивны, - встретила её Всеволожа твёрдым решением.

- Василиус сел на коня и отбыл с Плещеевым, говорят, на Ваганково, - сообщила Раина.

Евфимия не ответила.

- А я пока не возвращусь в Нивны, - объявила лесная дева. - Отправлюсь с тобой.

Всеволожа нахмурилась:

- Это почему?

- Сколько раз сказывать? «Привидение» было! - осердилась Раина. - Привиделось, будто выпрыгнул мечник из сенного воза и напал на нас внезапь.

- О, главоболие моё! - воздела руки Евфимия. - Доколь терпеть твои «привидения»?

Дева надулась и покинула ложню.

Боярышня прилегла на одр, пытаясь собраться с мыслями. Стало быть, пир, намеченный воеводой в честь государева возвращения, покуда не состоялся. Василиус приезжал с нею свидеться, уговорился о месте своего пребывания в доме Юрия Патрикеича и отъехал. Ей предстоит у Троицы быть на глазах бояр, осуждающих, злокозненных и завистливых. Венценосному себялюбцу не постичь её туги. Его прихотью вырвана она из домашнего тепла. Теперь сердцу хочется отогреться. Государыня-мать, несмотря на хворь, разыщет все тонкости её встреч с Василиусом, да ещё с добавкою вымыслов. Ох, долг исполнен, скорей бы отбыть повинность! А тут некстати Раина со вздорными «привидениями»… Какие мечники? От кого нападение? Разве что снова прегнуснодейность неугомонной Литовтовны? Добро, хоть Мастридия ушла в мир иной, вздохнулось свободнее. Евфимия решила схитрить, как сможет: сказаться болящей в Доме Преподобного Сергия. И отбыть, помолясь, по-тихому. Не поставит же государь в вину благоразумное непослушание. Пусть успокоится от татарского плена, от Шемякиных козней. Пусть правит умно, осмотрительно…

В дверь стукнули. Челядинка просунула нос:

- Боярышня, тебя неотступно спрашивает какой-то дворянин прозвищем Бунко.

- Бунко? - вскочила Евфимия. - Проводи, немедля.

Оправила волосы, платье, прибрала одр. Вошёл Карион. Поклонился поясно. Радость сверкала в очах Евфимии. Хоть на шею кинься старому другу! Тоже поясно поклонилась.

- Рад видеть тебя во здравии, Евфимия Ивановна!

- Поздорову ли прибыл? - спросила боярышня. - Где Бонедя?

- Благодарствую на добром слове, - сызнова поклонился Бунко. - Прибыл не издалека, сблизка. Мы с Бонедей живём у купца Тюгрюмова. Помнишь, провожал тебя, когда бежала от батюшки? Его дом пощадил пожар. А тебя приспел труд найти вот по какому делу: неладное затевается в нашем великом княжестве! Вызнал доподлинно: Дмитрий Юрьич отай ссылается с Иваном Андреичем.

- Шемяка с Можайским? - насторожилась Евфимия.

Бунко мрачно кивнул.

- Внушает, будто освобождённый выкупыш задолжал казанцам двести тысяч рублёв.

- Двести тысяч? - изумилась боярышня.

- Будто раздаёт наши земли прибывшим с ним казанским мурзам, - продолжал Бунко. - Улу-Махмету клятвенно обещал Москву, сам будет властвовать в Твери. Борис Тверской, страшась лишиться княжения, взял сторону Шемяки.

- Надобно разуверить! - воспламенилась Евфимия.

- Поздно! - охладил Бунко. - К заговору пристали бояре умершего Константина Дмитрича. Нашлись изменники и в Москве. Главный - Иван Старков, внук татарского царевича Серкиза, выехавшего из Орды при Донском, сын боярина Фёдора Старко-Серкизова, великокняжеский наместник в Коломне. Шемяка, сосланный туда вязнем, был под его приглядом. Там оба стакнулись. Теперь Старков привлёк кое-каких дворян, купцов, даже иноков. Хотят нечаянно овладеть Москвой, схватить великого князя. Ждут случая.

- Немедля скачи в Ваганково, - распорядилась Евфимия. - Василиус едет к Троице. Предупреди! Сразу, немедля же, извести меня. Буду ждать, не сомкнув очей.

Едва Бунко удалился, боярышня бросилась к Юрию Патрикеичу. Его покои были пусты. Прибежала к Марье Васильевне. Подружия воеводы только что помолилась на ночь, вышла из Крестовой.

- Нешто не ведаешь? Нынешней ночью мой благоверный отправился сопровождать государя к Троице.

- Почему ночью? - удивилась боярышня. - Что за поспех?

- Мыслю, им пожелалось утром попасть к обедне. Ступай, роднуша, угомонись, сосни…

Всеволоже всю ночь было не до сна. Ждала Кариона. Он не явился. Чуть свет послала Раину верхом в Ваганково истиха разузнать о Василиусе. Дева вернулась с известием, что в ночь государь отбыл к Троице с ближними и детьми. Великая княгиня-мать разнедужилась. Великая княгиня Марья в своём покое. Москву ведать оставлен Иван Старков.

- Твои «привидения» - на пороге! - ополошилась боярышня.

Вошёл дворский Кузьма:

- Господин приказывал подготовить тебе коня в богомолье.

- Подготовь, голубчик, коней поболее, - схватила его руку Евфимия, - чтобы менять в пути, чтоб скакать без роздыху! - И, обратясь к Раине, велела: - Сбирайся вборзе!

Весь день шёл снег. Всеволожа с Раиной вынужденно ехали не столь скоро, как бы хотелось боярышне. Вокруг - белая непроглядность. Приостанавливались в деревнях, указанных дворским, дабы пересесть на свежих коней, усталых оставить известному Кузьме человеку. Заночевать пришлось всё-таки в селе Тагиле, ибо, чуть смерклось, не стало видно ни зги. С рассветом продолжили путь. Снегопад утих. Прояснилось. Споро добрались до Радонежской горы. Осталось перевалить её, спуститься к селу Клементьевскому, за ним - обитель.

Миновали длинный обоз, то ль с мороженой рыбой, то ль ещё с какой кладью. Иные розвальни покрыты рогожами, иные овчинными полостями. Возчики шли обочь, проваливаясь в снегу.

На опупье остановила всадниц застава:

- Кто такие? Куда?

Немного заставщиков. Похаживали по снежному пятаку, посверкивали бердышами.

- Богомолки, - отвечала боярышня.

- Не видали ратников по пути?

- Видели обоз.

- А, - махнул рукой сивоусый. - Снегу выпало на девять пядей. Не пройдут незамеченными… Езжайте!

Чуть отъехали, обе враз оглянулись, будто кто толкнул в спины.

Длинный обоз переваливал гору. Равнодушно пропускали его бердышники.

- Государя кто-то ополошил, коль послал заставу, - успела произнести Евфимия.

Раина в ответ лишь вскрикнула.

Рогожи и полости сами собой послетали с розвальней. Из-под них выскочили вооружённые вой. Началась драка не драка, ибо заставщиков захватили врасплох. Бежать нельзя - снег глубок!

Всеволожа не стала ждать, пока перевяжут захваченных. Понужнула коня… На рысях проскочили Клементьевское.

Врата обители отперты. За ними - сумятица. Мечутся иноки. Скучилась горстка бояр у храма Живоначальной Троицы.

Кто отпер ворота?

- Запритесь! - крикнула Всеволожа людям в воротной башне.

Брадатые чернецы с разверстыми ртами лишились слуха злым промыслом: глядят неосмысленно.

- Запирайте же!

Поздно!.. Вон Юрий Патрикеич, взошед на ступени храма, пытается распоряжаться. Не внемлют! Первые вершники ворвались…