- …и стань женой Васёныша Косого, - попробовала дочь изобразить отцовский голос.

Иван Дмитрич улыбнулся.

- Кощунья! - Взяв дочь за плечи, поднял с лавки. - Хватит скоморошествовать. Сбирайся вборзе. Жена Василия Юрьича, считай, невдолге - великая княгиня. Так-то!

Дочь внезапно посуровела.

- Нет, я не еду, батюшка.

- Ты едешь! - крикнул Иван Дмитрич. - Велю связать, силком втолкнуть в карету… Пола-агья! - раскатился его бас по всему дому. Сенная девушка вбежала, будто стояла за дверьми. - Сбирай боярышню немедля… Анисья! - раздался новый зов. Пришла вдовая княгиня. - Следи, чтобы упрямица, не мешкая, была готова.

Оставшись наедине с сестрой, Евфимия спросила:

- Тоже хочешь ехать? Анисья опустила голову.

- Батюшка сказал, первым нашим постояньем будет Тверь. Сестрицу там увижу, инокиню Феодосию.

У нас обеих язва отняла мужей. Её судьба - моя судьба. Вот выдам замуж Устю… Устя! - позвала княгиня.

Племянница Евфимии вбежала, горя щеками.

- Матушка, я собралась.

- Помоги тётке, - распорядилась мать. - Полагая, - глухо зазвучал её голос уже в соседней боковуше, - не будь копушей.

- Спешу! - живо откликнулась Полагья.

- Увижу в Галиче своего света Васеньку, - делилась Устя с тёткой радостью.

Евфимия вздохнула: бедная племяшка, не ведала, что дед замыслил выдать за Василья Юрьича не внучку, а меньшую дочь.

- Будь другом, милая юница, - обратилась она к Усте. - Принеси-ка из чулана, из моего большого сундука, ту сряду, в коей я с Бонедей занималась. И ещё понку чёрную в дорогу.

- Зачем же чёрную? А для чего тебе штаны с рубахой? - удивлялась Устя.

- Беги, беги, - подтолкнула её в спину тётка.

Одна в одрине Евфимия всплакнула и тут же вытерла лицо. Приняв от Усти принесённое, переоделась, заявила, что желает пройтись по саду напоследок.

- Почему же напоследок? - удивилась Устя. - Мы сюда вернёмся.

Евфимия поцеловала её в лоб.

- Зачем целуешь, как прощаешься? - ещё раз удивилась Устя.

Боярышня, не отвечая, выскользнула из одрины.

Сумеречно было в огороде, или, как его чаще стали называть, в саду. Так больше нравилось Ивану Дмитричу. Здесь не росло ни чесноку, ни луку. Лужайка с превысокими качелями, далее яблони и сливы, ягодный кустарник. Боярышня спешила в дальний угол к высокому заплоту, давя палые яблоки.

Вот и ограда. С этой стороны - балясины, взобраться можно, с той же стороны придётся прыгать. А высоко!

Сумерки, как и сама Евфимия, торопятся. Спешат скорее превратиться в ночь. Беглянка сумела ловко перебросить понку через тын, собрав её в комок. Вот взобралась. И осторожно, чтоб не пораниться зубцами острых палей, повисла на руках. Затем зажмурилась, разжала пальцы… Упала мягко, навзничь, в пыль. Однако не ушиблась. Встряхнула понку, накинула… Должно быть, вид, как у монашенки, сбирающей на храм.

Узкий кривой проход между двумя высокими заплотами. Куда идти? Пошла заулками, да переулками, да тупиками. Остановилась, остоялась на площади Заруба. Отсюда крутой спуск к Москве-реке, подпёртый сваями и срубами с наносной почвой. Пониже кучились боярские дворы и среди них - Ивана Ряполовского. Туда не надо. Прошла Ордынский двор, где притаились доносчики-татары, наблюдатели за здешними событиями. Совсем уже впотьмах возвысились пред нею Фроловские ворота. При них подворье Кирилло-Белозерского монастыря. Налево - Афанасьев монастырь, палаты богатого купчины Таракана. Напротив них у караульни с фонарём о чём-то бранно спорят бердышники - ночные сторожа. Евфимия к ним подошла, собравшись с духом.

- Тебе чего, милаха?

- Мне нужен Карион Бунко, рязанский дворянин.

- Хо-хо! Бунко! Ты кто такая?

- Он знает кто.

- Сходи-ка, Данилей, покличь старшого. Осей, не открывай её лица. Карион спуску не даст, коли она его другиня.

Пришёл начальник стражи с фонарём. Бердышники учтиво отступили. Боярышня убрала со лба понку.

- Евфимия Ивановна? О, Господи! - воскликнул Карион Бунко негромко, однако крайне удивлённо. - Что стряслось, боярышня? В каком ты виде!

- Странные у нас с тобою встречи, Карион, - тихо молвила Евфимия. - Странные, зато удачные. Не требуй объяснений. Не время. Будь настолько добр, помоги попасть к дому купца Тюгрюмова, что на Варварке.

- На что купец Тюгрюмов в такую поздноту? - не понимал Бунко.

Евфимия от дальних взглядов стражей снова затупилась понкой.

- Проводи, коль можешь, не расспрашивая.

- Изволь, боярышня. Да не пешком же! Карет у меня нет. Верхом ты не поскачешь.

Евфимия поторопила:

- Дорог каждый миг. Не помнишь, как меня, навершную, встречал у Боровицких врат?

- Осей, выведи пару верховых! - велел Бунко.

И вот они уже в застенье. Остались позади торговые ряды. При свете месяца блеснула в стороне Москва-река из-под моста. Перед глухим щитом чужих ворот остановились.

- Здесь живёт купец Тюгрюмов, - спешился Бунко и спутнице помог сойти на землю. - Я не пытаю ни о чём, боярышня, лишь беспокоюсь: что с тобой стряслось?

- Пришлось покинуть отчий дом при крайних обстоятельствах, - коротко ответила Евфимия.

На стук била сторож за воротами откликнулся и вызвал постоялицу Бонедю.

- Благодарю тебя, любезный Карион, - дотронулась беглянка до руки Бунко. - Моя знакомка уже идёт, даст мне приют.

- Что ещё могу для тебя сделать, Евфимия Ивановна? - спросил кремлёвский страж.

- Не затруднит, так сообщи воротнику Изоту, что я в надёжном месте. Пусть батюшка не беспокоится.

- Ты тоже будь покойна. Передам.

И ускакал надёжный провожатый с поводным конём.

- Една? В ноци? - отворила тяжкую калитку Бонедя.

- Одна. Ночью, - нетерпеливо повторила Евфимия. - Впусти же поскорее.

- Прошэ, - гостеприимно протянула руки полячка. - Чекай, буду замыкаць джви.

- Замыкай дверь. Дрожу!

- В моим покую ест загоронцо, - пообещала Бонедя.

- Хорошо, что в твоей боковуше жарко, - пошла за ней боярышня. - Какой мрачный дом!

- Будынэк тэн походзи з убеглэго веку, - сообщила Бонедя.

- Подумаешь, в прошлом веке построен! Наш дом воздвигнут в позапрошлом, - поддержала разговор беглянка. - Куда идти?

- На фпрост, - указала Бонедя прямо.

Фонарь её светил тускло. Ступени лестницы отчаянно ныли под самыми лёгкими шагами. Наконец хозяйка отворила дверь, за которой мерцал сальный светец.

- Покуй з двома лушками, - похвалилась Бонедя своей одриною о двух ложах. Второе, видимо, предназначалось для возможных гостей. - Чы не ест пани глодна?

- Я не голодна, - опустилась боярышня на гостевое ложе за отсутствием лавки.

- Пероги с сэрэм? - угощала Бонедя.

- Не хочу вареников с творогом. Хочу пить.

- Шклянка воды? - подала Бонедя питьё. - Вода зимна.

- Ничего, что холодная, - залпом осушила кружку боярышня. - Спаси тебя Бог, дорогая пани Бонэдия.

- Прошэ бардзо нема за цо, - удовлетворённо отвечала хозяйка. И полюбопытствовала: - Яка беда зробылась?

Евфимия кратко объяснила свой побег.

- Бардзо зле, - отозвалась Бонедя.

- Знаю, - тяжело вздохнула беглянка. - Однако разреши прилечь. Сил моих больше нет!

Тут шляхтянка доказала, что научилась не только понимать, даже говорить по-русски:

- Заутра приведу амму Гневу, - пообещала она.

- Вот ещё ! - смутилась Евфимия. - Ни в коем разе. Сама скажу, когда сочту нужным.

Бонедя стала возражать что-то не совсем понятное. Под её мягкую чужую речь Евфимия перенеслась в царство сна.

Во сне предстал Карион Бунко, подал от батюшки епистолию. Евфимия трепетно развернула листок пергамента, которым отец не пользовался, предпочитая бумагу, и прочла с ужасом всего-то два крупных слова: «Будь проклята!»

Полагья внесла шестисвечный шандал среди бела дня, такого едва-едва белого, что без лишнего света не прочитаешь ни строки. «Помилуй, Господи, сущих в недостаточстве и озлобленных нищетою», - читала Евфимия «Поучения» Феодосия Печерского двухсотлетней давности. Устремив взор горе, она вернулась из прошлого в лето нынешнее, принёсшее ей недостаточство радостей, нищету надежд: расстройство помолвки, разрыв с отцом - незримые раны сердца… Одна радость: боярышня - в отчем доме, пустом людьми и полном воспоминаниями.