- Куда?

И тут из сводчатой двери просунулась седая борода:

- Раф!.. Фёдор!.. Простись с дочкой. Выдь.

- Зачем, Евстрат? - поднялся Всеволожский.

- Тут… за тобой… два пристава, - свистящим шёпотом вещала борода. - Верхнее дело государево сегодня на тебя заведено. Зачем допрежь клятвенно обманул, будто дочь здорова? Зачем нанёс поруху делу царскому?

- Я… клятвенно… обманул? - бормотал Всеволожский, неведомой силой влекомый в дверную пасть.

- Отец! - пронзил происходящее крик Евфимии. И сызнова она лишилась чувств.

…Очнулась, тормошимая старухой, по виду знахаркой. Та долго пришёптывала несуразицу, потом произнесла басом:

- Что, обручилась с горем?

- Горе лютое со мною обручилося, - ответила отвергнутая.

Старуха напрягла лик, как бы преобразясь.

- Не узнаёшь, Офимия Всеволожа? Порушенная невеста дрогнула:

- Агафоклия?

- Не всё ещё мы там с тобою довершили, - прошамкала старуха и, уложив деву поудобнее, тихонько попеняла: - Не верила в паломничество душ!..

Потом Евфимия услышала знакомый шёпот:

- Ходит сон по сенюшкам, дрёма по новым. Сон, что лучше отца с матушкой, сон, что Смерти брат…

- Приложи к губам зерцало, - заставляла амма Гнева.

- Зачем зерцало? - возражала Агафоклия. - Запястье щупаю. Жизнь есть!

Евфимия с трудом пошевелила веками.

- Ну что, сестрица, ожила ли? - спросила Агафоклия.

- Нет, плохо оживается, - едва откликнулась боярышня.

- Уф, груз с души! - припала к подопечной амма Гнева. - Не чаяла услышать голос твой, Офимьюшка.

Дебелая девчища, окончив ведовство, упала задом на сундук.

- Увяла силушка. Ни стать, ни сесть…

Отпаивали пробуждённую усердно каким-то чёрным взваром. Немощь быстро уходила. Часу не прошло, Евфимия сидела за столом.

- Поведай, что узрела, - устало попросила Агафоклия.

- Тебя узрела, - улыбнулась возвращённая из будущего. - Два века спустя ты такая же ведунья, только старуха. С твоей тамошней помогой я сюда вернулась, пробудилась…

Девчища выпрямилась и сосредоточилась очами на остылом пепле очага. На её большом невыразительном лице трудно было что-либо прочесть.

- Пробуждала я тебя не там, а здесь, - промолвила она и обратилась к амме Гневе: - Дозволь пойти к сестрицам. Спать хочу.

Хозяйка глянула в окно.

- День, считай, кончился. Спаси тебя Бог, Фёклия. Ступай.

Когда ведунья, аммы Гневы правая рука, ушла, боярыня присела рядышком с Евфимией.

- Теперь, мой светик, расскажи подробно, что с тобою было.

- Сон сладостно-горький. Жила в нём, как взабыль… Неясно помню. Двести лет прошло! - Боярышня откинулась на лавке, закатив очи, напряглась. - Язва моровая, как у нас внедавне… А Москва совсем иная. У нас ров от Кучкова поля до Москвы-реки глубиною в человека, шириной в сажень, там ров круг всей Москвы, и глубже, шире… Ворота с большими башнями. Три пояса стен: из дерева, из камня, опять из камня… Кремль - ух какая крепость! Башни белыми точёными столпами вонзаются в небесный свод. Улицы в Кремле все выпрямлены, вымощены… Батюшкина дома не нашла. Великокняжеская площадь именуется Ивановской. Там колокольня высоченная, от Воробьёвых гор видна. Зовут - Иван Великий! А в соборе у Пречистой своды не подпёрты брёвнами, как в наше время. Всё обновлено. Храм больше и величественнее. А дворец - каменное чудо. Во дворце на троне не великий князь, а царь!

- Царь, как в Орде? - удивилась амма Гнева.

- Орда давно ушла в небытие, - продолжила рассказчица. - На памяти у московитов избавление от ига ляховицкого.

- Поди ж ты! - покачала головою амма Гнева. - Кто же на Москве царём?

Евфимия, волнуясь, глубоко вздохнула.

- Романов… Алексей Михайлович. Потомок наших Кошкиных.

- Как? - Акилина Гавриловна вскочила с лавки. - Кобылиных-Кошкиных? Марьи Голтяихи?

- Из того же роду, - опустила очи Всеволожа.

- Ишь ты! - воскликнула Мамонша.

- Из двух сотен лучших дев меня избрали государевой невестой, - поведала Евфимия. - Сам царь избрал!

Боярыня глядела на неё, как на пришлицу с того света.

- Ты видела царя?

- Как вот тебя. Воочию.

- Каков он?

- Невысок. Немного тучен, - стала вспоминать Евфимия. - Взором и лицом приятен. В безрукавом зипуне белой тафты. А шапка… Нет, не золотая. Бархатная, цветом шафранная, окол соболий, двоеморхая. А в шапку вшита запона алмазная. Мой тамошний родитель Раф Всеволожский сказывал: на ней камней алмазных пятьдесят четыре!

- Твой тамошний отец не Иван Дмитрич? - расширила глаза Мамонша.

- Вовсе не похожий на него. И не боярин. Дворянин, - растерянно произнесла боярышня. - Стань я царицей, стал бы он боярином.

- А ты царицею не стала, - подсказала амма Гнева.

- Испрокужена была придворными злецами и сослана за Камень, видать, в землю Югорскую, - понурилась Евфимия. Потом пытливо исподлобья взглянула на хозяйку кельи. - О моей тамошней беде как тебе ведомо?

- Я твой лазоревый источень приносила Агафоклии, - призналась амма Гнева. - По этой опояске она проникла в твою дальнюю судьбу. Только увидела тебя совсем иную.

- Я там была с собой несхожей, - подтвердила Всеволожа, - выше, краше…

Опекунша с опекаемой примолкли в размышлениях. Потом взволнованная гостья вслух подумала:

- Обо мне ведунья рассказала, а о царе - ни слова…

Ответ был прост:

- Князья, цари для Фёклы не важнее пчелиных маток для орлицы. Попросту она о них не мыслит.

Евфимия полюбопытствовала:

- А для себя-то что она увидела в грядущем? Амма Гнева, помрачнев, произнесла чуть слышно:

- Смерть в огне.

- А для тебя, мой свет? - набралась смелости Евфимия. - Твоей души в паломничество не посылывала?

Боярыня лишь покачала головой.

- И ничего тебе не предрекла?

- Клещами красными не вытянешь, - совсем уж прошептала амма Гнева и встрепенулась: - Смеркается. Пора дровец внести да затопить очаг. Ты тут побудь. Я мигом.

Однако же Евфимия не утерпела, покинула избушку вслед за хозяйкой и поражённая застыла на пороге.

Её оглушил звук, тягучий, нутряной, скребущий уши. Он шёл как будто с серой пелены небес, хотя на самом деле - сквозь большие чёрные деревья. Подобный звук она слыхала в Зарыдалье. Это был рёв быка.

- Ах, Акилинушка, вернись! - испуганно звала боярышня. - Неподалёку бык заблудший. Не закатал бы!

Амма Гнева принесла беремя дров.

- Голубонька, ну что ты всполохнулась? Это вовсе и не бык. Бугай! Птица такая вида цапли. Большая выпь. Головка с кулачок, а голос бычий. Взойди в избу.

У аммы Гневы при входе полено из беремени упало на пол.

- Ой! - вскрикнула она. - Ты испугалась рёва бугая, а я - нечаянного гостя.

Очаг приятно запылал. Избушка осветилась без светца. Хозяйка стала собирать на стол.

- Теперь-то поняла, Офимьюшка, что мои страхи за тебя отнюдь не ложны?

Боярышня любовно обняла свою пестунью.

- Не допускай до сердца, матушка, такие страхи. Агафоклия, нет спору, чародейка. Однако же она способна увидать не явь, а только сон. В том сновидении, куда я погрузилась её чарами, всё было, словно наяву. А пораскинь умом - ведь это же мои мечты! Жду возвращения Василиуса, боюсь злых умыслов Витовтовны. И снятся преувеличения: великий князь становится царём, монгольское ярмо вдруг оборачивается ляховицким, да ещё скинутым, я повергаюсь жертвою дворцовых козней, из-за меня родитель взят за приставы, семья обречена изгнанию… Замечу, мне и прежде доводилось удивляться: во сне увидишь так, а въяве всё наоборот. Поэтому освободись от страхов, Акилина свет Гавриловна.

Тут келья погрузилась в темноту.

- Очаг погас, - вздохнула амма Гнева. - Сиди… Отыщу трут, сызнова вздую огонь…

- К чему бы это? - прозвучал во тьме вопрос Евфимии.