- Гляди, какой ослам сорвал! - похвастался он Нелюбу.

- Осламщик! - с завистью отвернулся тот, уводя дев в другую избу.

- Что такое ослам? - спросила Евфимия.

- Бхарыш, - буркнул молчаливый охраныш. Услыхав громкую отрыжку за своей спиной, он в дверях обернулся, упрекнул одного из пирующих: - Постыдись боярышню с сенной девкой!

Опять вышли в непролазную грязь. Сапожки-чоботы приходилось выдирать из неё, облепленные, отчего они становились тяжелее и тяжелее.

- Октябрь-грязник, ни колеса, ни полоза не любит, - ворчал охраныш.

И вдруг стал как вкопанный.

- Ты чего? - испугалась Неонила.

- Смерёдушку свою узрел, - прошептал Нелюб. Будущая инока замахала руками:

- Экое примерещилось! Не бери близко к сердцу. - Поскольку охраныш совсем спал с лица и шёл молча, она прибавила: - Человек родится на смерть, а умирает на жизнь.

- Ночевать будем в Одноушеве? - спросила Евфимия, чтобы сменить речи.

Нелюб долго не отвечал, потом произнёс:

- За деревней - Великий Устюг!

Подъехал всадник с осёдланным конём в поводу.

- Боярышня, тебе велено к государю быть. Верхом сможешь?

Евфимия, хотя и не в свычной для верховой езды сряде, всё же по-мужески встроилась в седло. Нелюба всадник тоже позвал, Неониле же велел ждать в карети.

За околицей Всеволожа на миг остановила коня. Её поразил вид крепости: почернелая дубовая стена под шатровыми заборолами напоминала ощеренный ряд зубов. Между пристеньем и полем, на коем они стояли, мёртвой полосой - погарь сожжённого подградия. Среди этой погари чернела кучка людей. До чего же люди мелки пред зубами Великого Устюга!

Евфимия оглянулась. Цепочки разношёрстного воинства, набранного Косым, двигались от Одноушева в разные стороны, росли, как усы, хотя были мало заметны на чёрной октябрьской земле. Серое небо, тёмная даль, чёрные дубовые стены - всё это сжало душу боярышни предчувствием скорой беды.

Подъехали к князю. Евфимия спешилась. Васёныш подвёл её к бородатому воину в шишаке и кольчуге.

- Вот, Офима, мой воевода Василий Борисыч Вепрев, сын Бориса Фёдорыча Вепря, внук князя Фёдора Фоминского и Ржевского.

Надменно глядел на боярышню воевода. В серых очах под дремучими бровями таилась усмешка.

- Знакомься с Евфимией Ивановной Всеволожей, дочкой боярина Иоанна. Он тебе ведом, - обратился к нему Косой.

- Не дело, государь, ты замыслил, - пробурчал воевода. - Жёнам на бранном поле не место.

- Вот мы тут спорим, - пропустил Васёныш мимо ушей слова Вепрева, - возьмём крепость или отступим. Я видел дурной сон, будто, разгрызая орех, сломал зуб. Ведь ты, Офима, разумом в батюшку. Разреши наш спор.

- Войско уж начало оточение крепости, - с укоризной сказал воевода сумасбродному князю.

- А там воевода не хуже тебя, - возразил Косой. - Глеб Иванович Оболенский. А к нему советчики прибыли из Москвы изгоном: Фёдор Михайлович Челядня, Андрей Фёдорович Голтяев, Михаила Чепчик. Может, и овладеем Великим Устюгом до прихода вятчан, а много ль сохраним воев, дабы соединиться с вятчанами?

Вепрев смолчал.

- Не достоит мне мужскую прю разрешать, - заговорила Евфимия. - Однако же, коль изволите выслушать, я считаю разумнее взять крепость на целование, нежели стоять под ней месяцы. Ведь не город, а окуп потребен вам, не володетелям, а добытчикам.

- Истинно, истинно, - возложил Васёныш цепкую руку на её плечо. - Возьмём окуп и уйдём. А уговариваться с Глебом Оболенским тебе, Офима. Лучшего уговорщика не найду. Боярин Иоанн такими способностями был славен. Ты вся в него. Встреться с московским наместником. Коли отдаст казну, я поцелую крест.

Вепрев хмыкнул и отошёл. Утолчённая военными хитростями глава оценила мысли Косого: чем дочь велемудрого Всеволожа не миротворщица? Знатному московиту она известна. Выгорит дело - добрая половина рати останется на ногах.

Князь вручил Евфимии белый стяг. Нелюба отправил сопровождать посольницу.

Пошли пешими через бывшую торговую площадь меж посадом и крепостью. Почва была утоптана и уезжена до надёжной твёрдости. Лужи от вчерашнего дождя инде отражали смурое небо колотыми зерцалами.

- Отворят ли для нас Брата? - спросила Всеволожа Нелюба, не в силах в одиночку нести бремя тяжких дум.

Нелюб не ответил. Он шествовал чуть впереди, должен был бы расслышать речь за своей спиной, хотя ветер сдувал слова. Нет, Нелюб не ответил, даже не обернулся.

- Ты что, не слы…

Она бросилась вперёд, не домолвив. Охраныш лежал с небывало огромной стрелой в груди.

Подбежал воевода Вепрев.

- Эк его! Из надвратной бойницы. Я углядел.

- Отродясь не видела таких стрел, - рассматривала боярышня орудие смерти.

- Большой лук с прикладом и спуском, - пояснил воевода. - По-франкски именуется арбалет. К нам немцы завезли. А этот - становой, крепостной, для метания в осаждающих больших стрел.

- Мы ведь не осаждающие, - распрямилась Евфимия. - Мы с белым стягом.

- Оплошка, - объявил Вепрев. - Наляцали и пустили.

- Наляцали? - не поняла Всеволожа.

- Ну, напрягли… Как ещё сказать?.. Насторожили… Вон, гляди, приотворили ворота. Иди, княж посольник девья обличья!

Всеволожа ощутила себя лисицей в отверстой клетке. Сигануть - только хвост трубой!

- А не боится князь, что сбегу? - спросила она задорно.

Не утерпела. Воевода же бровью не повёл.

- Бежать от Василья Юрьича - твоя воля. Ты ему не супружница и не дружница, как мне ведомо. Он же велел сказать: не надейся на Оболенского. Взята будешь вместе с Великим Устюгом. А народу погубишь тьму!

Всеволожа пошла.

Встречь ей шёл Андрей Фёдорович Голтяев. Вышедшие вместе с ним люди оставались в воротах.

- Тебя ли вижу среди воров? - вскинул Голтяев очи на Всеволожу.

- Меня, невольницу, - опустила она взор.

- Однако страж твой убит. Где ж неволя? - не понимал Андрей Фёдорович.

- Во-он моя стража, - повела рукою Евфимия за своей спиной. Там, вдали, щетинились копья дружины Шемякиной и людей Косого.

- С чем тебя шлёт крамольник? - спросил Голтяев.

- Чего ищет добрый тать? - в свою очередь спросила боярышня и ответила: - Нажиться, погостевать и уйти.

Голтяев воротился к своим. Посовещавшись, вынесли далее от стен аналой, привели священника.

- Зови, - велел Андрей Фёдорович.

Всеволожа вскинула стяг. Подошли Косой с Вепревым. Малая обережь с обеих сторон оставалась поодаль.

Голтяев с Евфимией стояли на том же месте, где встретились.

- Помнишь, в Нижнем из-за Орды ссорились да ко-торились? - усмехнулся сын Марьи Голтяихи. - Твоя правда была. Выгнал Улу-Махмета братец Кичи-Махмет. Скитается теперь царь ордынский, как мы скитались.

- Целуют крест! - наблюдала Евфимия за высокими договаривающимися сторонами.

- Стало быть, до свидания, Евфимия Ивановна, - чуть склонился Голтяев. - Порадею за тебя перед государем. Авось найдёт случай вызволить добрую спутницу по изгнанию.

Косой, возвращаясь, сделал знак Всеволоже:

- Пошли, Офима!

Она не слушала его благодарностей, то ли искренних, то ли нет. Ею вновь овладело проклятое чувство пленницы.

Стало совсем темно, когда кареть со Всеволожей и Неонилой остановилась у ворот наместничьих хором. Города она и не посмотрела. Знала, немало воинов ввёл с собою Васёныш, да не всех. Большая часть оставалась в поле у Одноушева. Глеб Иванович Оболенский, коего она видела у Пречистой с рундука великой княгини Софьи Витовтовны, встретил на красном крыльце.

- Рад принять тебя, Евфимия Ивановна, - громко произнёс воевода, а истиха примолвил: - Андрей Фёдорыч всё поведал. Придумаю, как помочь. - И добавил во всеуслышание: - Не повечеряешь с нами? Басил ь Юрьич даёт добро.

- Извини моё главоболие, - поклонилась боярышня Оболенскому.

Одрину ей отвели обширную с прихожею о двух окнах. Внесли три светильника. Повечеряли с Неонилой. Васёныш, слава Богу, не взошёл. Верная услуженница сызнова улеглась у одра боярышни.