— И за мой завтрашний фингал—он будет выдающийся! — Гоша попробовал улыбнуться и тут же сморщился — «гостинец» дал о себе знать. — Слушай, ты где так научился неслабо? Фингал будет имени Арнольда Шварценеггера!..

Когда они вышли в коридор, Сергей вдруг взял Гошу за плечо, прислонил к стене и заговорил тихо-тихо:

— Просьба к тебе: выпьем по сокращенной программе, по ускоренной, ладно? Именно сегодня. Не смейся, но я две недели мечтал: вот выйду, и будет вечер, когда Маша и я... только. Отец напрашивался, а я даже ему говорю: нет, батя, не сегодня...

Гоша поднял руки, словно сдаться решил.

— Усек, испарюсь сразу. Суди сам: можно мне наливаться шампанским, если и без него башка гудит? И пол у вас какойто бугристый... Нет, один глоток за тебя, один — за Машу, и ариведерчи! Тем более я за рулем...

В кухне, где Маша доедала суп, а Саша — огромный кусок торта, Гошин монолог еще продлился.

— Машенька! Одно я тебе скажу: он у тебя — человек! Прими мои поздравления и дай лапку поцеловать. А как он мне врезал квалифицированно? Нет, я прошу оценить! А чего ты хлопочешь? Не надо, не усаживай меня... свои восемь капель я и стоя могу. Что ты, разве за такого парня, как Сергей, можно пить сидя? Он же закрыл меня, можно сказать, собою! А ты, Машенька, имела все права оторвать мне голову. Но не стала. Подумала, наверно, что развитие в стране бизнеса у безголовых пойдет хуже. Спасибо, Маш. От всего частного капитала. А потом, чем бы я сегодня Бетховена слушал? Без головы?

Унять Гошу было невозможно. Все это вытекало из него спонтанно и сбивчиво.

— Я много почерпнул, кстати. Так что и за Бетховена спасибо. Он ведь немец? Полезно. Всегда у меня дефицит был по этой части, а сейчас тем более есть кое-какие дела с немцами...

Сергей открыл бутылку, разлил в три бокала и «капнул» в четвертый, в Сашин.

— Ну... вздрогнули? — ласково глядя на мужчин, проговорила Маша. — «Бездельник, кто с нами не пьет» — это, между прочим, тоже Бетховен, «Шотландская застольная»...

Маша чокнулась с мужем.

— Сереженька — за тебя. Чтобы больше никогда в жизни никто тебя не «привлекал» и не «подвергал». Пусть еще попробуют! Только мы — правда, сын? — мы можем и «подвергать» его, и «привлекать»... Вот за это.

— Только вы... — раздумчиво произнес Сергей. — Да, пожалуй, это годится.

— Да здравствует Сергей Кузнецов! — заорал Гоша. — Санька, три-четыре: ур-ра-а-а!

Саша с радостью подхватил команду. Все выпили.

— Да... — Гоша подмигнул Сергею. — Хорошо с вами, братцы, посидеть — большой кайф, но мне пора.

— Погоди, — растерялась Маша. — А торт?! Я и чай уже заварила... Как ты любишь...

— Не-не-не, — отмахнулся Гоша. — Как-нибудь в другой раз. Сейчас даже самый вкусный торт не пойдет: что-то он мне сделал с десной... твой Сильвестр Сталлоне. Серег, ну правда, как ты это делаешь в одно касание — чтобы и глаз заплывал, и зуб шатался?

Сергей расхохотался.

— Глаз и зуб — это мелочи! Главное, чтобы мозги после этого вставали на место.

— Это — да, за эту науку — спасибо отдельное. Век не забуду.

Гоша потянулся к Машиной руке.

— Да уж, не забудь, пожалуйста, — милостиво давая себя поцеловать, — проговорила Маша. — Пошел, да?

— Я провожу... — заключил Сергей.

Но прежде, чем он успел проследовать за Гошей в коридор, Маша остановила его.

— Сереж, шепни ему про Катю три слова, — попросила она. Но только то, о чем вчера договорились, не больше, — да? А то будет медвежья услуга.

— Понял, — Сергей вышел.

— Шустрик, ты торта не перебрал? — повернулась к сыну Маша.

— Нет! — лаконично ответил Саша и перешел к интересующей его теме. — А почему папа то «врезает» ему, то чокается с ним, смеется? И провожает по-хорошему?

— Ты же слышал: мозги у человека встали на место, — принялась объяснять Маша. — Зачем же и после этого с ним по-плохому? Он ведь отчаяться может, озлобиться, наломать дров... Да и, по-моему, несправедливо это было бы — согласен? Ну, случилось «затмение», с кем не бывает — так неужто до конца жизни расплачиваться?

— Тихо! — вдруг перебил мать Саша. — Вырубите вы этого вашего Баха!

— Бетховена, — поправила Маша.

— Какая разница! — Саша прислушался. — Точно, телефон!

— И правда...

Маша поднялась, вышла в коридор, подошла к аппарату.

— Что вы?! Трубку снять не можете! — ворчливо бросила она, глядя на мужчин.

— У нас тет-а-тет... — попробовал объясниться Гоша, но Маша только отмахнулась от него.

—Алло?

Два пятна запунцовели на ее щеках. Она оглянулась. Сергей держал Гошу за пуговицу, миролюбиво делая ему последнее внушение.

Размотав телефонный шнур на всю длину, Маша поспешила скрыться в комнате.

— Сейчас я не смогу разговаривать, никак... — нервно произнесла она.

— А это и не требуется, — раздалось из трубки. — Ты слушать можешь? Поговорю я... А мне, солнышко, и твоего «угу» достаточно.

— Ну... если очень недолго.

— Недолго, солнышко, недолго. — В голосе Шведова, а это конечно же был он, слышалась скрытая угроза. Или это только казалось...

— Говори, говори, — поторопила Маша.

— Итак, наш «контрабандист» — дома. Пируете, поди? Не отвечай, вопрос риторический, до этого мне нет дела. А вот до чего есть: по моим данным, он не хотел «сотрудничать со следствием» — так они это называют по старой привычке. В ответ возникло раздражение. Отчасти, может быть, и наигранное, но довольно сильное. Мой друг, корифей адвокатуры — оптимист назло всему, утешитель даже за два дня до расстрела! Представь себе, он не знал, что мне сказать... Пришлось к таким «красным кнопкам» тянуться, на которые, признаюсь, я не жал еще никогда! Тут фокус в том, что пользуешься ими вообще раз или два в жизни. Не чаще. Знаешь, я себя спрашивал: что за вздор?.. Почему я это делаю? Если в лоб говорить, это же прямо противоположно моим интересам! Следственный изолятор — это ж дивное место для соперника!..

Хлопнула входная дверь. За Гошей. Маша вздрогнула.

— А мама где? — донеслось до нее.

— По телефону ля-ля, — объяснил отцу Саша.

— Ля-ля — это у тебя. Еще чаще у Юльки. А у мамы разговоры по делу. Как правило. Кстати, иди займись чем-нибудь. А то увяз сегодня в этих соблазнах, сладостях, разговорчиках... как муха в меду!

— Пап, ну правда, почему они тебя не обкорнали? Ты не дался?

— До приговора никто никого не «корнает». А приговора и быть не могло. Вам что задали — режим содержания в следственных изоляторах ГБ?..

Маша слышала, как засмеялся сын. Как хлопнули они с Сергеем в ладоши, что означало полное друг другом довольство...

— Алло! — раздался из трубки обеспокоенный голос Шведова. — Ты меня слышишь?! Алло?!..

Маша тяжело вздохнула.

— Ты что-то сказала?

— Я — нет.

— Почудилось. Да... — продолжал модельер. — Попутно надо было похлопотать, чтобы на новой сытной работе того же клиента не подумали о нем плохо, не испугались, что он «влип»...

Маша продолжала молчать. Ее напряжение передалось и Шведову.

— Черт, я не о том говорю, извини, солнышко. Взялся, понимаешь, за роль доброго волшебника, а справляюсь с ней еле-еле. Зритель не должен замечать его пота — верно? Волшебники не напрягаются. А я еще проговорки допускаю. Насчет новых цен на отдельные чудеса... насчет их изнанки... Нехорошо.

— Но это же не случайно, — раздраженно проговорила Маша. — Это все для того, чтобы я знала — кто есть кто! Чтобы напомнить мне...

— А ты и не забывала, радость моя. Тут я спокоен. Такого рода обязательства, если их берут не в полуобмороке, конечно, без принуждения — берут не затем, чтобы назавтра забыть.

— И что же? — в ужасе, прекрасно понимая, к чему ведет Шведов, спросила Маша.

— Я только день хочу уточнить. Затем, собственно, и звоню тебе.

— Какой... день?.. — бессильно проговорила Маша.

— День, когда у твоего подъезда, солнышко, будет машина с открытым багажником. Чтобы принять тебя, твоих детей и ваши чемоданы.