Анна Степановна сидела все в той же позе. Казалось, она сейчас заплачет. Сергей обнял ее за плечи, она положила свои уже сухонькие, но все еще красивые, с длинными тонкими пальцами ладони на его большие и сильные.

— Мам, чего ты загрустила? Все образуется. Все будет хорошо. Наступит лето, и мы все вместе поедем куда-нибудь отдыхать. Проведем целый месяц на природе, успокоимся, забудем про все неприятности. Только Гошу брать не будем, — добавил он после недолгой паузы, — а то он нам все испортит. — Гоша вздохнул и вышел.

— Почти такими же словами я утешала тебя в детстве, когда ты приходил чуть не плача с улицы. Ведь мальчишки такие драчуны. Ты помнишь? — Анна Степановна пристально посмотрела на его небритое лицо, на небольшой шрам около губ, оставшийся еще с детства. Сергей заметил ее взгляд. Потер подбородок:

— Да, сегодня некогда было даже побриться, сидел за компьютером всю ночь. Срочная работа. — Он закурил около окна.

В комнате стало тихо. Слышно было, как в кабинете ктото, скорее всего Маша, говорит что-то ласково, но очень настойчиво. Зубков зашевелился и хриплым голосом проговорил:

— Надо шифровку поискать, Анна Степановна. Она смутилась, вздохнула, не зная, что ответить:

— Не ищите. Выдумала я все это.

Зубков совсем растерялся. Он захлопал глазами, встал, потом опять сел, почесал голову:

— Ничего не понимаю. То есть как? Что выдумали?

— Ну, про симпатические чернила, доллары, Швейцарский банк и так далее.

Похоже, Зубков начал выходить из себя. Он замахнулся кулаком, чтобы ударить им по столу, но вовремя опомнился и выдохнул:

— Знаете, у вас несомненный талант. Только зачем все это было пробовать на мне! Какая нужда была придумывать?

— Была, значит. Вижу, неохота вам этим делом заниматься, уходить собираетесь, даже не выслушав как следует. Ну и... Извините, ради Бога. — Анна Степановна отвела глаза.

— Это... — Зубков не знал, что и сказать, только водил глазами и разводил руки.

Гоша и Катя молча сидели на кухне. Чайник со свистком подавал слабые сигналы бедствия. Гоша покосился на плиту, потом на Катю и кивнул в сторону чайника.

— Чего? — грубо спросила она.

— Чайничек того... закипел, выключить бы надо.

— Сам, что ли, не можешь аль ослаб?

— Так я же вроде гость, если чего не путаю. Катя мрачно сняла чайник с плиты:

— Чай пить будешь, гость?

— А то как же? Мне по статусу гостя положено — чай пить, и никто об этом даже спрашивать не должен.

Катя достала из шкафчика пакет с печеньем, карамельки в плоском блюдечке. Взяла тарелку, хотела переложить печенье, посмотрела на Гошу и, посчитав, видимо, что для него можно не стараться и не пачкать лишний раз посуду, выложила пригоршню печенья прямо на конфеты. Она медленно развернула конфету, повертела ею перед Гошиным носом. Он сморщился и отвернулся. Настроение явно не располагало к шуткам.

— Мой фатер тоже себя потерянным считает.

— А он-то что? Не старый еще, за границей служит. — Катя с аппетитом хрустнула карамелью. Гоша с тоской посмотрел на нее и усмехнулся.

— Все за армию переживает. И за себя в ней, конечно. Их скоро оттуда будут с музыкой провожать, а жить где? Я пока не то что им, себе не могу квартиру купить.

Катя округлила глаза и заглянула ему в лицо.

— Бе-е-дненький, — фальшиво пожалела она. — Только зачем тебе квартира, Гошенька?

В комнате Анна Степановна все думала, что бы такое сказать Зубкову, чтобы он не обижался, чтобы понял — бывают в жизни пожилого человека ситуации, когда он готов на любое чудачество, лишь бы разогнать тоску. Ведь хороший он мальчик, этот Миша.

— Хорошо, я пойду, — Зубков встал. Одернул пиджак. Анна Степановна тоже встала, виновато улыбнулась:

— Михаил Васильевич, может, чайку попьете с нами?

— Я уже попил у вас чайку, Анна Степановна. На всю жизнь запомню этот чаек.

— Вы уходите, Михаил? — Сергей тоже подошел к Зубкову и сейчас рассматривал его с какой-то жалостью, словно перед ним был не следователь, а мальчишка, схлопотавший клюшкой по голове.

— Обиделся он на нас, — покачала головой Анна Степановна.

— И правильно сделал. Сколько хлопот человеку доставили.

— Дело не в хлопотах, — Зубков уже успокоился. На лице его не было ни злости, ни обиды, только какая-то досада или разочарование. — Я просто думал, что дело интересное попалось. Надоели все эти грабежи, рэкет, митинги... Ладно, пойду.

Катя, услышав голос Зубкова, вышла в коридор. Гоша нехотя поднялся следом.

— Миша, куда же вы? Смотрите, сколько тут интересных, да что там... просто неотразимых женщин. — Она игриво заулыбалась. — Или вас только преступники волнуют?

— Почему же, я такой же человек... — Зубков топтался на месте. Было видно, что ему, с одной стороны, хочется поскорее уйти, а с другой, — остаться. Вся эта внутренняя борьба была прекрасно видна на его лице. Гоша презрительно скривил губы.

— Нет, я серьезно. И даже влюбиться способны? — не унималась Катя, несмотря на умоляющие взгляды Анны Степановны.

— Представьте себе, Екатерина Анатольевна.

— Нет, не могу. Не пред-став-ля-ю!

— Ну чего ты смущаешь молодого человека? — попыталась вступиться Анна Степановна.

— Меня не так-то легко смутить, — парировал Зубков с довольным и немного глупым видом. И добавил многозначительно: — Кое-кто это знает.

— Пойдемте-ка лучше чай пить, — предложил Гоша.

Зубков безропотно зашагал обратно в комнату. Развеселившаяся Катя, напевая что-то, побежала в кухню за чайником и чашками.

Анна Степановна, довольная тем, что все уладилось, потихоньку зашла в кабинетик к мужу. Анатолий Федорович сидел на тахте, тихий и печальный. Анна Степановна подсела к нему, взяла его руку в свою. Он поднял голову, посмотрел ей в лицо. «А ведь глаза у него нисколько не изменились, точно такие же, как в молодости, — подумала Анна Степановна. — То же самое выражение».

Тем временем в комнате Катя, Сергей и Зубков слушали Гошу, изредка пытаясь вставить свои реплики. Но Гоша жестоко обрывал их, не давая закончить мысль.

— Почему у нас столько несчастных кругом? Потому, что народ у нас целиком зависит от политики. — Гоша грозно поглядел на окружающих. — Такого же ни в одной цивилизованной стране нет! Там президенты приходят и уходят, а люди себе живут, свой бизнес делают. И иногда даже не знают, кто у них президент.

— Ну не скажи. В Штатах Буша сменили, потому что он не ту политику вел, — вставил Зубков.

— Так там политика, Миша, — это совсем другое, чем у нас. Там налоги, уровень жизни, безработица, а здесь — «долой», «да здравствует», «светлое будущее», «диктатура».

Катя помешала остывающий чай, отпила глоток, посмотрела на Гошу:

— Ты насчет безработицы у моего брата спроси. Он уже это проходил. Как тебе понравилось, Сергей, без работы сидеть?

N Сергей на секунду задумался и засмеялся:

— А ты знаешь... кажется, да.

— Вот тебе раз, — ахнула Катя.

— Нет, конечно, противно ощущать себя безработным, — попытался успокоить ее Сергей, — но свободным — хорошо. Раньше вся моя жизнь была запрограммирована: инженер, старший, замзавлаб, и так до пенсии. А тут вдруг понял, что могу мастерскую открыть, или на бирже играть, или... в кандидаты в парламент себя выставить.

Зубков отнесся ко всему очень серьезно:

— А что, я бы за тебя голосовал: ты мужик, по-моему, серьезный. — В его голосе не было и тени иронии.

Катя не знала, что и подумать: сам чуть ли не каждый вечер звонил, жаловался, что устал ничего не делать, что чувствует себя беременной женщиной, досрочно ушедшей в декрет, а теперь делает такие признания.

— Так, может, обратно в безработные подашься со своей фирмы? — съязвила она.

— Нет, пока не хочу, — засмеялся Сергей. — Но не боюсь этого.

— А почему? — наклонился к нему Гоша. — Потому что понимаешь теперь, как здорово ни от кого не зависеть. — Он многозначительно потряс пальцем. — А наши предки всю дорогу зависели от кого-то: от Сталина, от Хрущева, Брежнева, от завмагов, от связей...