— Ах так!.. — завелась Маша. — Тогда я скажу! Скажу! Что ты думаешь, я не вижу, что все эти жесты, слова, шуточки, что все это давно отрепетировано?! Проверено десятки и сотни раз. Сколько у тебя манекенщиц? Двадцать? Тридцать? Сто тридцать? Неплохой гаремчик!

— Ты упустила манекенщиков! Говорят, мальчиками я тоже балуюсь.

Маша оторопело замолчала.

— Боже мой! Какая же ты дурында! Ну где вы еще видели такую... — Шведов перебил сам себя. — Ты хоть знаешь, от кого так старательно отбрыкиваешься?! Мария! Это же Фигаро! Сам великий Фигаро! Лучший цирюльник одной шестой части суши! Ты знаешь, что готовы отдать ему женщины, лишь бы он взял в придачу их голову?!

— Не знаю, — еще насупленно, но все же понемногу отходя, пробормотала Маша. — Не знаю, на что там готовы ваши женщины! Но любая женщина, по-моему, хотела бы иметь перед собой зеркало, когда ее стригут!

— Какое зеркало, Маша?! Побойся Бога! Это же — Фигаро! Фи-га-ро!

— Да хоть папа римский! Почему я должна себя чувствовать каким-то бесправным кротом?!

— Кем?!

— Кротом. Щенком подопытным!

— Так, еще одно слово — и Алик сделает из тебя новобранца. А потом я позову филиппинца с Семендяевой и отправлю тебя с ними на Филиппины. Будешь служить в филиппинской армии и с тоской вспоминать о родине.

— Ну, знаете, Игорь Андреевич!..

— А еще раз назовешь меня Игорем Андреевичем... — Шведов на мгновенье задумался, прикидывая достойную кару, — я позвоню голландцу. Да-да. Тому самому, который имел неосторожность нас познакомить, и скажу, что его учительница русского языка, которая и мне поначалу удивительно понравилась, на самом деле никакая не учительница, а агент. Агент, подосланный к нему всемирной лигой зануд и дурынд!

Маша уже собиралась ответить все, что она думала по поводу модельеров, голландцев и всемирных лиг, когда в комнату влетела Регина.

— Виновата, — с порога выпалила она.

— Региночка, мы же договаривались, — укоризненно покачал головой Шведов. — Меня нет. Я умер. Жива только вечная обо мне память.

— Ай эм сори, Игорь Андреевич. Небольшой форс-мажорчик. Все шестнадцать костюмов для клипа режиссер требует почему-то за сутки до съемок. Я ему говорю: за час привезем — что они там ночью отсвечивать будут, правильно? При нынешнем-то воровстве! Унесут — и не заметишь! Так он права начал качать! Вопит как резаный!

— Ну, естественно, потому что он профессионал, а ты... солнышко. Видишь ли, дорогая, есть такая стадия — называется «освоение костюмов», и это, между прочим, входит в контракт. Ну не могут шестнадцать девок натянуть на себя костюмы прямо перед включением камеры. Поняла?

— Поняла, но не прочувствовала, — недовольно заявила Регина. — Кто за это отвечать будет? Я имею в виду, если они пропадут? Вы же сами с меня голову снимете! С ними же полк охраны посылать надо.

— Ты еще скажи — дивизию!.. И совсем не обязательно полк. Одного морского пехотинца будет вполне достаточно, — устало пояснил Шведов.

— Артюши, что ли?

— Ты меня иногда потрясаешь! У нас что, есть другие морские пехотинцы?

— Все ясно, Игорь Андреевич, — вздохнула Регина. — Разрешите приступать?

— Приступай, солнышко, приступай, роднуля! — И Шведов обернулся к Маше.

Бросив цепкий, профессиональный взгляд, Игорь Андреевич остался доволен.

— Ну что ж, Мария Петровна. Пожалуй, я еще крепко подумаю, подпускать ли вас к зеркалу.

— Неужели так страшно?

— Напротив, солнышко, напротив. Предчувствую шок совсем иного рода.

Маша вдруг посерьезнела.

— Скажи, а ты всех окружающих тебя женщин «солнышками» называешь?

— Нет. Только любимых. —А нелюбимых?

— Нелюбимых — рыбками, — почему-то раздражаясь, ответил Шведов.

— Небогатый лексикончик.

— Куда уж нам! Мы ж русскому языку не учим. Наше дело маленькое — народ одевать.

— Народ к твоему салону и близко не подойдет, — оборвала Шведова Маша.

— Это смотря какой народ.

Игорь Андреевич ответил уверенно. Чувствовалось, что вести подобные разговоры ему не впервой.

— Простой народ. Обычной нашей женщине, чтоб твое платьице купить, нужно лет десять работать не разгибаясь. Или пятнадцать?

— Не могу с тобой не согласиться.

— Вот и надо говорить, что работаешь не для народа, а для элиты, — удовлетворенно заключила Маша.

— А что в этом плохого, солнышко? — Шведов по-прежнему был спокоен. — Сегодня для элиты, завтра — для народа. Тут же все очень просто: нужно только захотеть купить мое платье. Вот и все дела.

— Ну да! — Маша скептически хмыкнула. — И дед-мороз принесет его тебе на дом.

— Почти угадала. Только этим дедом-морозом будешь ты сам. Или — сама. А почему нет?! Я ведь как рассуждаю: если ты хочешь жить лучше, значит, для этого нужно немножко больше поработать. Совсем немножечко. Все очень просто. Каждый человек — дед-мороз своего счастья. — Подумав, Шведов улыбнулся и заключил: — Или баба-яга.

— До чего ж ты собой доволен! — Маша неприязненно посмотрела на Шведова. — Тебе хорошо рассуждать. Ты — всемирно известный модельер! С филиппинцами вон торгуешь. Клипы снимаешь. Тебе по утрам в автобусе ноги не отдавливают — на белом «мерседесе» ездишь. Со всей семьей в одной комнатенке не ютишься — салон в центре Москвы имеешь. Не всем так везет в жизни. — Маша на мгновенье замолчала и, словно решив добить Шведова, издевательски добавила: — Солнышко!

— Ты где родилась? — мгновенно среагировал Игорь Андреевич.

— В каком смысле? — растерянно переспросила Маша.

— В прямом.

— В Москве, — удивленно ответила Маша. — А, собственно, что ты спрашиваешь? .

— А я, солнышко, в Челябинской области. Ты даже города такого не знаешь. Не знаешь, не знаешь! В детский сад я ходил в Ямало-Ненецком национальном округе, а первые три класса учился в Средней Азии. С четвертого по шестой в Прибалтике, а закончил школу — в Смоленске, потому что мой папа, от которого я, как ты сообщила, унаследовал и автомобиль и салон в центре Москвы, был военным строителем, и каждые два-три года его переводили на новое место.

Шведов перевел дух. А может быть, задумался, стоит ли продолжать? Помолчав немного, он все же продолжил:

— А моя мама всю жизнь работала библиотекарем... и когда папа умер — а мне тогда было четырнадцать лет, мы с мамой вдвоем жили на ее семьдесят рублей и на папину сторублевую пенсию... И работать я пошел в шестнадцать лет на самый что ни на есть завод самым что ни на есть рабочим. А потом четыре года служил на флоте...

— Прости, прости, — перебила Шведова Маша. — Я не хотела тебя обидеть.

— А ты меня совсем не обидела. Ну нисколечки! Я просто наконец решил тебе объяснить, что к чему. Тебе же, наверное, интересно узнать мою биографию? Не правда ли?! Но если бы я даже родился в Москве, в семье академика, это бы все равно ничего не меняло. Только в том случае, разумеется, если бы я родился с талантом.

— А ты себя любишь.

— Конечно, люблю. Себя нужно любить. А иначе в жизни ничего не получится. Кстати, солнышко, ты «Гороскоп президента» видела?

— Нет. А что это?

Шведов укоризненно посмотрел на Машу.

— Это же фильм века. Четыре «Оскара». В главной роли Гаррисон Форд.

— Готово, Игорь Андреевич.

Маша вздрогнула. Прозвучавший у нее за спиной голос принадлежал Алику-Фигаро.

— Как? — Маша изумленно посмотрела на парикмахера. — А вы разве?..

— Это у него временное, — улыбнулся Шведов. — В перерывах. А как только работать начнет — все. Глухонемой. Кстати, из семьи академика. Правда, Алик?

Фигаро кивнул.

— Ну я пойду?

— О чем разговор, Алик, — воскликнул Игорь Андреевич. — Конечно. Спасибо тебе огромное!

Толкая перед собой столик на колесиках, Алик с достоинством удалился.

— Теперь, — обращаясь к Маше, проговорил Шведов, — я Думаю, ты можешь смело посмотреть на себя.

Бережно ощупывая голову, словно пытаясь определить на ощупь, хороша ли новая прическа, Маша поспешила к украшавшему стену зеркалу.