Никогда...

Даже не сняв плаща, Игорь Андреевич опустился за стол. Дверь тихонько приоткрылась. Думая остаться незамеченной, заглянула Регина. Однако Шведов заметил ее.

— Не пью я, не пью, — проговорил устало и безразлично.

— Что-нибудь опять случилось?

— Наводнение в Южной Франции.

— А Рим на юге Франции? — спросила Регина осторожно. Она была готова играть с шефом в любую игру, только бы вывести его из этого состояния.

— И в Германии тоже, — добавил Шведов.

— А при чем тут Германия? Мы же едем в Рим!

— Едем, едем... И наводнение ни при чем. И забастовка рабочих сталелитейной промышленности...

Регина взглянула на модельера испуганно. А он тем временем продолжал:

— ...И даже землетрясение в Гималаях. Хотя гималайского медведя жалко. Упал с дерева и сломал хвост...

— А разве у них есть хвосты?

— Бедняги. Неужели у них даже хвостов нет?.. Регина опустила глаза. Потом проговорила тихо:

— Игорь Андреевич, Машу не вернешь.

— Ты уже говорила об этом вчера.

— И вчера, и позавчера!

— Что ты хочешь?

— Чтобы вы поработали с девочками. Они провалят показы.

— Что провалят?..

— Показы.

— Ах, показы... Это очень серьезно — показы...

— Вы хотите, чтобы первая поездка в Италию стала последней?

— Сейчас ты меня напугаешь, я брошусь работать, забудусь, перестану переживать, а дальше Европа, красивые женщины... Глядишь, все и обошлось... — Шведов вдруг подмигнул Регине.

— А вы, конечно, предпочитаете смаковать свое несчастье, чтобы вам не мешали...

— Ты что-нибудь узнала?

— В каком смысле?..

Шведов посмотрел на Регину укоризненно.

— Ах, вы об этом, — догадалась Регина. — Ну с чего вы вбили себе в голову, что это ваш сын?!

— Какая разница!

— Что — какая разница?

— Какая разница, чей он сын!..

— Но я полагала...

— Ты знаешь, что такое возвращаться в пустой дом? — перебил Шведов. — Когда некому сказать: «Привет!» Когда не от кого услышать: «Ну наконец-то ты пришел! Я так волнуюсь!» Когда каждая комната встречает тебя темнотой и шорохами... И кажется, что там кто-то есть, а там пустота. Потому что все звуки в этой квартире издаешь только ты и только для себя... У меня когда-то была привычка. Уходя, я оставлял свет на кухне. Когда ночью вернешься, смотришь с улицы, вроде кто-то ждет... Я теперь опять оставляю свет... А!.. Что я тебе рассказываю... Это нельзя понять, это надо испытать... Слава Богу, что ты этого не знаешь! — Шведов так и сидел за столом в плаще.

— Яне знаю?!..

— Тебя ждет дома мама, — сказал Шведов уверенно.

— Она умерла. Три года назад. — Поймав растерянный взгляд Игоря Андреевича, Регина добавила: — Вы были в Мадриде.

— Прости.

— Неужели вам действительно интересно, сын он вам или нет?

— «Отец всегда неизвестен». Цитата, — пошутил Шведов мрачно.

— А если он жулик?

— А если он тоже один? Мне нужен сын, ему нужен отец. Все остальное не имеет значения! Разве мало родных по крови людей остаются навсегда чужими? Человек близок нам ровно настолько, насколько мы отдаем ему себя.

— Тоже цитата?

— Мое, — раздалось в ответ угрюмое.

— Ну вы-то ему задолжали. Если он, конечно, действительно ваш сын.

— Еще не поздно расплатиться. Регина посмотрела на шефа с сомнением.

— Лучше поздно, чем никогда. Тоже цитата. Ладно. Что ты о нем узнала?

— Ничего. В московских гостиницах таковой не проживает.

— А Юганову ты звонила?

— Я звонила всем. Если всесоюзный розыск еще возможен — считайте, что его провели.

Шведов поднялся. Прошелся по кабинету.

— Игорь Андреевич, — рискнула напомнить Регина, — вы бы плащ сняли.

— Что?

— Плащ.

— А, да... — Модельер стянул плащ, бросил в кресло.

— Может, это и к лучшему? — сказала Регина.

— Что — к лучшему?

— Ну... Что он не нашелся...

— Может быть.

Шведов подошел к бару. Открыл. Достал бутылку коньяка. Налил.

— Вы опять?

— Это тебе, — Игорь Андреевич протянул рюмку Регине.

— Зачем? — Коньяк Регина тем не менее взяла.

— Боюсь, что в Рим вы отправитесь без меня.

— А вы?!

— А я... Я еду в Железноводск, — объявил модельер. Регина машинально выпила коньяк...

От лучших времен у поэта Вакарова осталось с десяток сборников стихов, вышедших в самых престижных издательствах столицы, и уютная двухкомнатная квартира в писательском кооперативе, расположенном внутри Садового кольца.

Квартира эта отчасти была вакаровским «последним шансом». В самом крайнем случае ее всегда можно было довольно прилично сдать за валюту какому-нибудь нуворишу, мечтающему жить поближе к центру, а самому перебраться в какойнибудь подмосковный дом творчества.

Эту « талантливую» коммерческую идею изобрел, конечно, не сам Александр Сергеевич — с некоторых пор таким образом существовала чуть ли не добрая половина некогда вполне преуспевавшего писательского сообщества...

Леночка Ползунова уютно устроилась в одном из вакаровских кресел.

Сам поэт, явно чем-то озабоченный, суетился радом.

— Да сядь, посиди. Не умру я без кофе. Лучше коньячку дай, — попросила Леночка.

— Леночка, у меня сейчас нет коньяка... Но я могу купить, если хочешь...

— Садись!

— Я же тебе сказал, меня ждут... В редакции... В журнале... Если не приду вовремя — обида. А ты же знаешь, как мне важно сейчас напечатать эту подборку...

— Глупости! Опоздаешь — подождут. Только уважать сильнее будут. А лучше совсем не приходи. Пусть думают, что ты в другой журнал отдал.

— Нет, Лена, я так не могу. Слава меня просил не опаздывать, он для меня две полосы оставил... Одного классика подвинул...

— Врет он все. Ну кто, скажи мне, кто сегодня пишет стихи? Да еще печатает их в журнале? Только ненормальные. Но ненормальных у нас с каждым годом все меньше и меньше. Вымирают. Скоро ты останешься единственный. И то только потому, что я тебя поддержу.

Вакаров взглянул на Леночку с некоторым сомнением.

— Обязательно поддержу. Но сегодня ты должен поддержать меня. Я не могу быть одна. И домой идти не хочу.

— Почему? — забеспокоился поэт. — Что-то случилось?

— Ты разве не знаешь?

— Нет...

— Папу сняли. И боюсь, что теперь уже окончательно.

— Ленка, но ты же говорила, он сам просился на пенсию, устал, хочет пожить на даче...

— Одно дело сам просил, другое — его отправили... Он для того и просил, чтобы остаться.

— Лена, тебе надо поехать домой. Там же мама. Ты ей нужна!

— Сашка, при чем тут мама? Она же даже не поняла, что случилось! Ее больше всего заботит, надо ли сдавать казенную посуду и как отчитаться за разбитый сервизный чайник.

— А что, надо отчитываться? Лена не ответила.

— Соседки примчатся, соболезновать начнут. Лицемерки. Их-то всех давно поперли, вот они и придут посмотреть, как это теперь происходит. «Ой, а у нас машину сразу забрали, а у вас только через две недели?» — принялась она передразнивать ненавистных соседок. «А дачу выкупить разрешат? Нам Горбачев разрешил. Только дорого было очень, и мой Иван Кузьмич отказался».

— Лена, а как же ты?

— Ладно, Саша, — разозлилась вдруг Ползунова, — езжай в журнал. На обратном пути купи коньяк. Только выбери хороший, французский, настоящий. Деньги возьми вот. — Ползунова протянула Вакарову кошелек. — Возьми, возьми. Я не хочу дрянь пить, а у тебя, я знаю, денег нет.

Вакаров послушно убрал кошелек во внутренний карман пиджака.

— Лена, я быстро. Туда и обратно. Я же всю ночь сидел перепечатывал, чтобы успеть...

— Если там хватит, возьми такси.

— Спасибо, Лен, — Вакаров суетливо побежал в прихожую одеваться. — Но мне в центр, на метро быстрее...

— А чего ты ждал? Ты что, думаешь, можно вот так прийти к человеку и сказать ему: «Привет, я твой сын»?

— А как еще? Служебную записку написать? Докладную?

— Но это же бред! Почему он должен тебе верить?