Женщина, которой ничего не нужно Что вы с собой делаете? Что вы себе думаете? Ничего не делаете. Ни о чем не думаете. Пусто засыпаете. Пусто просыпаетесь. Да и то лишь кажется, будто просыпаетесь. В накуренном зеркале – ваши руки дремлющие, ваши губы дремлющие, ничего не требующие. И кровать спальная – будто место лобное. Что-то в груди треснуло. Что-то в душе лопнуло. Под упругим свитером все мертво-мертвенно. Сигарета с фильтром дымит, дымит медленно. А много ли истрачено того тепла женского? Давно война кончена, и спросить не с кого. А вы все боль копите, в вине горе топите — то ли горе топите, то ли в море тонете. Тонете, тонете, уже не просыпаетесь, и лишь на дне снится вам, что вы просыпаетесь. «Вот мною не написанный рассказ…»
Вот мною не написанный рассказ. Его эскиз. Невидимый каркас. Расплывчатые контуры сюжета. А самого рассказа еще нет, хотя его навязчивый сюжет давно меня томит, повелевая — пиши меня, я вечный твой рассказ, пиши меня (и это как приказ), пиши меня во что бы то ни стало!.. Итак, рассказ о женщине. Рассказ о женщине, которая летала, и был ее спасительный полет отнюдь не цирковым аттракционом, а поиском опоры и крыла в могучем поле гравитационном земных ее бесчисленных тягот… Таков сюжет, уже который год томящий мою душу неотступно — не оттого ль, что, как сказал поэт, я с давних пор, едва ль не с детских лет, непоправимо ранен женской долей, и след ее, как отсвет и как свет, как марево над утренней рекою, стоит почти за каждою строкою, когда-либо написанною мной?.. Таков рассказ. Его сюжет сквозной. О чем же он? О женщине. Одной. (И не одной.) Навязчивый сюжет, томящий мою душу столько лет, неумолимо мне повелевая — пиши меня, я вечный твой рассказ, пиши меня (не просьба, а приказ), я боль твоя, я точка болевая!.. И я пишу. Всю жизнь его пишу. Пишу, пока живу. Пока дышу. О чем бы ни писал — его пишу, ни на мгновенье не переставая. Рубеж Из старой тетради Травка в окопе жесткая и шершавая. Летное небо, невыносимо синее. Пьем скупыми глотками болотную воду ржавую, и от этого жажда становится невыносимее. А ведь есть где-то реки (то ли Волга, а то ли Висла), вода родниковая зябкая, как ветер рассвета. Но раскаленное солнце над нами повисло и снижается медленно, как осветительная ракета. А она смеется над нами – вода без меры и счета. Стороной идут облака, черные и горбатые. Раненый просит воды, поминая бога и черта, но раскаленное солнце медленно, медленно падает. И когда мы вылазим на бруствер, и бежим по песку прибрежному, и немцы бросаются вплавь, не надеясь на нашу милость, чувствую я, что солнце висит над нами по-прежнему, но что-то такое в мире переменилось. Это воде возвращается ее изначальная ценность. Волны зализывают кровь на песке и следы. И мир, на части разрозненный, вновь обретает цельность и вновь состоит из простых вещей – из солнца, земли, воды. «Не там, где сходятся…» Не там, где сходятся, где встреча и на ромашках ворожат, где, губ не пряча, не переча, уже собой не дорожат, — совсем не там, а много позже есть час, незнаемый тобой, где две судьбы, еще не схожих, одной становятся судьбой. А до того, в горах плутая, на крутизну, под облака тебя ведет тропа крутая, не проторенная пока. Секут дожди и почву месят, грозя обвалами камней. …Который год, который месяц иду к тебе, а ты ко мне. О, как тропа моя извита, и ты на ней в иные дни то вдруг теряешься из виду, а то — лишь руку протяни. И снова пропасть под ногами непостижимой глубины, и равнодушными снегами мы, как стеной, разделены. В пути застигнуты пургою. С дороги сбились. Но весной все начинается другою, неповторимой новизной. И я смеюсь над буревалом, где страх меня одолевал, где я грустил, за перевалом увидев новый перевал. Ломая кромку ледяную, опять бежит моя тропа туда, где сходится вплотную с твоей судьбой моя судьба. «Моя любовь к тебе – как горная вершина…»
Моя любовь к тебе – как горная вершина или волна солоноватая морская. Все, чем я жил и чем живу, она вершила, ни на минуту от себя не отпуская. Я видел, как она растет и как шагает, то сокрушительна, а то нетороплива. Она то стужей леденит, то обжигает, пора прилива у нее, пора отлива. Она не бросит ни за что, но и не просит бежать за ней, когда за дверью непогода. Она раскинется тайгой, где нету просек, а то прикинется рекой, где нету брода. А ты все так же дорожишь лишь небом синим. Зачем ты веришь в эту ложь, не понимаю, и так растерянно дрожишь под небом зимним, и так испуганно живешь от мая к маю. |
