Полночное окно В чужом окне чужая женщина не спит. Чужая женщина в чужом окне гадает. Какая карта ей сегодня выпадает? Пошли ей, господи, четверку королей! Король бубей, король трефей, король червей, король пиковый, полуночная морока. Все карты спутаны – ах, поздняя дорога, пустые хлопоты, случайный интерес. Чужая женщина, полночное окно. Средина августа, пустынное предместье. Предвестье осени, внезапное известье о приближенье первых чисел сентября. Чужая женщина, случайный интерес. Все карты спутаны, последний лепет лета. Средина августа, две дамы, два валета, предвестье осени, девятка и король. Предвестье осени, преддверье сентября. Невнятный шелест, бормотанье, лепетанье. Дождя и тополя полночное свиданье, листвы и капель полусонный разговор. Чужая женщина, полночное окно. Средина августа, живу в казенном доме. Преддверье осени, и ночь на переломе, и масть бубновая скользит по тополям. Чужая женщина, последний свет в окне. И тополя меняют масть, и дом казенный спит, как невинно осужденный и казненный за чьи – неведомо, но тяжкие грехи. «Сам платил за себя, сам платил, никого не виня…»
Сам платил за себя, сам платил, никого не виня. Никогда не любил, чтобы кто-то платил за меня. Как же так получилось, что я оказался в долгу — все плачу и плачу – расплатиться никак не могу! С покаянной душой в твои двери стократно стучусь. Я еще расплачусь, говорю, я еще расплачусь. Я за все заплачу, я за все расплатиться хочу — будто легче тебе оттого, что и я заплачу! Так живу день за днем в заколдованном этом кругу. Все плачу и плачу – расплатиться никак не могу. Все плачу и плачу – остаюсь в неоплатном долгу. До последнего дня расплатиться уже не смогу. «Говорили – ладно, потерпи…» Говорили – ладно, потерпи, время – оно быстро пролетит. Пролетело. Говорили – ничего, пройдет, станет понемногу заживать. Заживало. Станет понемногу заживать, буйною травою зарастать. Зарастало. Время лучше всяких лекарей, время твою душу исцелит. Исцелило. Ну и ладно, вот и хорошо, смотришь – и забылось наконец. Не забылось. В памяти осталось – просто в щель, как зверек, забилось. «Снег под утро реже, реже…» Снег под утро реже, реже, и как промельк в облаках — белый дом на побережье, возле моря в двух шагах. В этом доме белом-белом, где шаги приглушены, где иных не слышно звуков, кроме звука тишины, в этом доме тихом-тихом, где покой и полумрак, там свои бушуют бури — не подумаешь никак. Там гремят такие грозы — просто вам их не слыхать. Там такие вихри кружат — просто вам их не видать. Там гудят такие шквалы, дуют ветры всех широт. Там и взрывы, и обвалы вулканических пород… В этом доме, таком тихом, я зимой однажды жил. Тихо музыка играла, снег за окнами кружил. И никто б не мог подумать, что за тою вон стеной день и ночь бушует лава, ходит почва подо мной. И никто б не мог представить, что на том вон этаже подо мною твердь земная разверзается уже. Грозно пламя бушевало, грохотал девятый вал — сам не помню, как, бывало, я на берег выплывал… Зимний берег побелевший, зимних сосен бахрома. Белый дом на побережье, дом как дом, как все дома. Гаснет в окнах луч прощальный, свет зажегся там и тут. Ходит шторм девятибалльный. Рододендроны цветут. «Промчался миг, а может, век…» Промчался миг, а может, век, а может, дни, а может, годы — так медленно рождался снег из этой ветреной погоды. Все моросило, и текло, и капало, и то и дело тряслось оконное стекло, свистело что-то и гудело. Когда метель пошла кружить, никто из нас не мог решиться хотя бы и предположить, чем это действо завершится. Простор дымился и дымил, и мы растерянно глядели, как он творился, этот мир, из солнца, ветра и метели. Но поутру однажды вдруг все кончилось, и тихо стало, и все в округе и вокруг заискрилось и заблистало. И получился день такой, как будто этот день творенья и был той самою строкой известного стихотворенья. И солнце било через край, и белоснежны были кущи, и это был небесный рай, где дни, увы, быстротекущи. И я в конце концов решил, что ждал развязки не напрасно что тот, кто это совершил, с задачей справился прекрасно Но ведать я не мог того (а угадать я не старался), что тайный замысел его гораздо дальше простирался. И, тихо выйдя за предел сего пленительного рая, он на меня уже глядел, довольно руки потирая. Он отходил все дальше в тень. Он покидал свои владенья. И оставался только день до моего грехопаденья. |
