Зимний пейзаж Пока я спал, за окнами мело. И вот пейзаж зимы. Белым-бело. Белы кусты, дорога и забор. И белый бор торжествен, как собор. И Жучка у колодца вся бела, хоть накануне белой не была. Но вдруг над белым-белым – голубой. И это отдаленное пространство прозрачно, как намек на постоянство и на уменье быть самим собой. А к ночи все становится синей: и бор, и пар, летящий из сеней, и след саней, и Жучка – и за ней я тоже замечаю эту склонность. А небо стало пепельно-стальным, с пейзажем не сливаясь остальным. И это – как намек на убежденность, что гнаться, мол, за модой ни к чему. Популярность
Я живу сейчас на Садовой. Чехов тоже жил на Садовой. Этот маленький старый домик между нынешними домами — словно маленький скромный томик между кожаными томами. Домик ярко не освещается. Он не многими посещается. А на ближней Садовой где-то громко светится оперетта. Ее многие любят сильно. Там изящно страдает Сильва. Там публично грустит Марица. Туда дамы идут молиться. Слышу возле киоска ближнего: — Нет билетика? Нету лишнего? …Чехов. Шумное представление. Велико ты, кольцо Садовое! Здесь не противопоставление — ты не думай, кольцо Садовое! Просто вот какие полярности. Просто разные популярности. Сто друзей Ста рублей не копил – не умел. Ста друзей все равно не имел. Ишь чего захотел – сто друзей! Сто друзей – это ж целый музей! Сто, как Библия, мудрых томов. Сто умов. Сто высотных домов. Сто морей. Сто дремучих лесов. Ста вселенных заманчивый зов: скажешь слово одно – и оно повторится на сто голосов. Ах, друзья, вы мудры, как Сократ. Вы мудрее Сократа стократ. Только я ведь и сам не хочу, чтобы сто меня рук – по плечу. Ста сочувствий искать не хочу. Ста надежд хоронить не хочу. …У витрин, у ночных витражей, ходят с ружьями сто сторожей, и стоит выше горных кряжей одиночество в сто этажей. Памятник Памятники министрам и самодержцам. Памятники философам и поэтам. Памятники прославленным генералам и неизвестным памятники солдатам. Бронзовая и мраморная держава. Каменное, застывшее государство. Нету нехватки в памятниках, и все же новый сегодня памятник открываю. Между бараков, бань и высотных зданий, между пивной и башнею телецентра высится величаво на пьедестале, в небо упершись, газовая конфорка. Два часовых стоят у ее подножья, напоминая нам о путях прогресса: дед ее – старый воин в медалях — примус, бабка ее сварливая – керосинка. Вы догадались, правильно, перед вами — памятник неизвестной домохозяйке. Царство за царством рушится. Полыхает вечный огонь над газового конфоркой. В Ленинграде, когда была метель И снег этот мокрый, и полночь, и ветер — впервые. На Невке, на Мойке я в этом столетье впервые. И вьюга мазурки все кружится. Здравствуйте, Лиза! Послушайте, Лиза, куда вы торопитесь, Лиза? Все вьюжит и вьюжит. Смотрите, вам холодно будет. Кончается полночь, а Германна нет, и не будет. Ну, будет вам, Лиза, не надо печалиться очень. Вы знаете, Лиза, ведь вы меня любите очень. Недаром же дверцу вы мне отворяете, Лиза, и смутное сердце вы мне доверяете, Лиза. Мы снова и снова все те же мосты переходим, и слово за словом мы с вами на ты переходим. Ты любишь, скажи мне? Ты любишь? Скажи мне, ты любишь? А ты меня любишь? А ты? Ну, а ты меня любишь? Люблю тебя, Лиза! Нет, Ольга! Зови меня Ольгой! Как странно — я звал тебя Лизой, я знал тебя Ольгой. Я все тебя путаю в этой старинной метели. Я бережно кутаю плечи твои от метели. И вьюга мазурки меня навсегда засыпает. И Лиза моя на руке у меня засыпает. И боязно губ этих сонных губами коснуться. И трудно уснуть, и совсем невозможно проснуться. «То было при вас и при мне…»
То было при вас и при мне. Нам выпала эта удача. О две Ярославны, два плача в Путивле на древней стене. Две разно звучащих струны. Две музыки, равно опасных. Два мудрых ребенка лобастых и две пограничных страны. Вы знаете их имена, поскольку событие это свершалось вот здесь, а не где-то, сейчас, а не в те времена. Среди уцененных вещей и неоцененных новинок они проходили на рынок, чтоб свежих купить овощей. Но все изменялось, едва они выходили на сцену. Меняли привычную цену звучавшие ране слова. Они открывали уста, пророчили и причитали, и все, что они прочитали, запомнили вы неспроста. Она воедино свела, высокая их одаренность, далеких миров отдаленность и ваши земные дела. И все-таки колокол бил в Путивле, и стрелы летели. Две женщины грустно глядели, как медленно колокол бил. И падали воины их, зане были силы неравны. И плакали две Ярославны о воинах милых своих. |
