Студия звукозаписи Успеть, пока вертится круг и вьется магнитная лента. Не ждать напряженно момента, когда остановится круг. Успеть, пока кружится диск, но только не думать о диске. Не думать все время о риске, что все не успеешь сказать He надо форсировать речь, и, четко скандируя строки, старайся не думать о сроке, который тебе отведен. Спокойно выкладывай их, свои сокровенные думы, а все посторонние шумы сотрутся в положенный срок. Бесстрашно выстраивай в ряд свои путеводные вехи, а все шумовые помехи механик потом уберет. Расставится все по местам, и где-нибудь в памяти века проявится вся дискотека записанных им голосов. Но ты говори, говори, ты даже не думай об этом. Смотри, каким медленным светом наполнена рама окна. А ты не смотри, не смотри, как движется час календарный. Смотри, как медово-янтарный по дереву движется сок. Смотри, как решительно вдруг набухла апрельская завязь. И все не кончается запись, и плавно вращается круг. Сцена у озера
Озеро Тракай в Литве. Берег. Старинный замок вдали. Раннее утро. На берегу Поэт и Фауст. Фауст Мне кажется, что я сегодня вновь, как в дни былых скитаний многотрудных, сижу у вод Эгейских изумрудных на бесподобном празднестве морском. И нереиды в этот ранний час гуляют, как купальщицы по пляжу, а после принимаются за пряжу, садятся прясть на прялках золотых… Восходит солнце. Снова будет день, еще один из множества несметных обычных наших дней и дней бессмертных, которым кануть в Лету не дано. А нам все мало, мало, нас опять куда-то вдаль влечет – ворочать горы, искать волшебный корень мандрагоры иль камень философский добывать… Поэт Да вы поэт, мой Фауст, видит бог! Я дам сейчас вам перья и бумагу, и вы, мой друг, садитесь и пишите, и сочиняйте все, что вам угодно — канцону, пастораль или сонет — сей дар похоронить в земле – преступно! Фауст Ну, что ж, кому прекрасное доступно, кто любит – тот действительно поэт. Поэт Да, вы поэт, мой Фауст, в этом суть, и потому вы так великодушны, и я не знаю, что мне должно сделать, чтоб вам воздать за вашу доброту. И все-таки, и все-таки опять я смею вас обеспокоить просьбой, последней моей просьбою смиренной и самой сокровенною моей. Мне б так хотелось, о мой добрый Фауст, хотя бы раз, хотя бы на мгновенье, воочию увидеть Катерину в том времени, немыслимо далеком, в том будущем, в котором, неизвестно, смогу ли увидать ее хоть раз… Фауст Хотя, насколько помнится, mein Freund, подобным обещаньем я не связан, но раз вам это нужно – я обязан, и вашу просьбу выполню тотчас. Глядите ж!.. Возникает утро какого-то дня две тысячи первого года. Комната Катерины. Катерина, молодая женщина лет двадцати семи, в кресле, с раскрытою книгой на коленях. Катерина Не первый раз листаю эту книгу. Когда-то мне казалось необычным ее названье – «Письма Катерине или Прогулка с Фаустом», а вот привыкла – и читаю, словно адрес, написанный однажды на конверте, в котором столько лет хранятся письма, когда-то адресованные мне… Читает наизусть. «Я дьяволу души не продавал — хоть с Фаустом сошлась моя дорога, но он с меня не спрашивал залога, моей души не требовал взамен…» Конечно, нынче так уже не пишут. И, верно, слог немного старомоден. И эти рифмы – кто ж теперь рифмует! Ax, день минувший, мой двадцатый век, вчерашнее уже тысячелетье — извечный спор архаики с модерном, их бурные ристалища и распри и странный их в итоге симбиоз. И все же я к тебе, мой прошлый век, то странное испытываю чувство, которое подобно ностальгии — и сладок его вкус, и горьковат. Раскрывает книгу и начинает читать. Поэт Вы посмотрите, Фауст, посмотрите — слезинка по щеке ее скатилась! Я к ней пойду! Хотя бы на мгновенье! Я только ее волосы поправлю, слезинку набежавшую утру!.. Несмотря на запрещающие знаки, которые подает ему Фауст, бросается к Катерине. Виденье тотчас исчезает. По щеке Поэта текут слезы.
Фауст Увы, нам только кажется порой, что мы свой жребий сами выбираем. А мы всего лишь слезы утираем, чужие ли, свои – не все ль равно! «Освобождаюсь от рифмы…» Освобождаюсь от рифмы, от повторений дланей и ланей, смирении и озарений. В стихотворенье — как в воду, как в реку, как в море, надоевшие рифмы, как острые рифы, минуя, на волнах одного только ритма плавно качаюсь. Как прекрасны его изгибы и повороты, то нежданно резки, то почти что неуловимы! Как свободны и прихотливы чередованья этих бурных его аллегро или анданте! На волнах одного только ритма плавно качаюсь. Как легко и свободно катит меня теченье. То размашисто заношу над водою руку, то лежу на спине, в небеса гляжу, отдыхаю… Но внезапно, там, вдалеке, где темнеют плесы, замечаю, как на ветру шелестят березы. Замечаю, как хороши они, как белёсы, и невольно к моим глазам подступают слезы. И опять, и вновь, вопреки своему желанью — о любовь и кровь! — я глаза утираю дланью. И шепчу, шепчу — о березы мои, березы! — повторяя — березы, слезы, морозы, розы… |
