Скосил глаза и посмотрел на руку — узкая изящная ладошка с трудом охватывает широкие перила. Разомкнул пальцы, сжал ладонь в кулак и сделал резкое движение — Орман удивленно поднял брови. Сергей отвернулся в сторону — всё. Это было похоже на взмах прутиком в воздухе. Ибо удара больше не было. Основа хорошего удара — в движении плечом, — а вот плеча… Он сам себе казался теперь легкой мухой. Или слабеньким листиком, качающимся от ветерка…
И еще — он теперь чувствовал грудь. По-настоящему. Что-то ощутимо набухло под одеждой, поднималось и опускалось при вдохе, прыгало и колыхалось при движении, и упиралось в толстое сукно…
Сжал зубы — не сейчас. Потом. Не время…
Все должно было быть не так… Все должно быть простым и понятным. Обычная жизнь — пускай серая и скучная, — но теперь она казалась райским уголком в сумрачном сознании. Светлым периодом умирающей судьбы. Солнечным лучиком, освещающим прошлое. Сверкающей звездой, радующей память. Работа — друзья, коллеги, начальники… Семья — Светка, дочка, вечерние уроки, тещин огород…
Там не было злобы. Там не было ненависти. Там не было смерти…
Поднял голову и посмотрел в темнеющее вечернее небо — сколько еще ударов ждет впереди? Сколько гнилости, подлости и коварства приготовлены на резких поворотах судьбы? Сколько людей должно умереть, чтобы я смог жить так, как хочется?
'Я ведь ничего не просил, — сами опускались глаза. — Меня никто не спрашивал. Разве я кому-то что-то должен?'
Жизнь — не легкая прогулочная штука. Это гранитный валун. Который набирает вес, бухнет и тяжелеет прямо на глазах. Чтобы со всего размаха опуститься на плечи — пригнуть, и расплющить на твердой земле…
— Приехали…
Сергей встряхнулся — впереди приближался грандиозный полыхающий шар, высвечивающий высокое каменное изваяние — строгое лицо и карающий меч… Дорожная лента сделала последний поворот и вынесла на открытое пространство…
— Кажется, успели, — Орман спрыгнул на землю, Сергей следом.
Они потратили полдня, чтобы добраться сюда, и просто не имели права опоздать. Просторная площадь была вся запружена галдящим народом — в воздухе стоял нескончаемый гомон и гвалт. Впереди, у самого памятника и парадного входа в городской муниципалитет — виднелся помост…
— Его величество Лего Вой, — широким жестом закончил экскурсию Орман и задрал голову к огненному шару: — Звезда символизирует восход, возрождение и будущность… Что дальше?
— Ближе не получится? — Сергей не мог оторваться от помоста.
Друг нырнул в толпу и заработал локтями — Сергей постарался не отставать: 'Сколько народа…'
Вам это интересно, люди? Вы любите на такое смотреть? 'Хлеба и зрелищ'? — как на аренах Римских пантеонов?
Толпа галдела — среди всеобщего шума тонули отдельные слова и разговоры. Они пробились почти к самой цепи солдат у сооружения, когда наверху неожиданно потухла звезда. Гомон резко усилился…
Сразу вспыхнули прожектора, гоняя лучи по беспокойной толпе — пока не остановились, и не скрестились на возвышении у скульптуры. Ритмично загрохотал барабан — и в свете начали появляться люди… Сергей сжал зубы: 'Любите эффекты, сволочи…'
Их выводили по одному. Худых и изможденных. Они не дергались и не кричали, не просили о пощаде. Просто останавливались, и замораживали пустой взгляд поверх голов. Поверх толпы. Галдящей, беснующейся толпы… Тринадцать человек — чертова дюжина.
Измученных и уставших, но твердых на своих ногах. Казалось — они не потеряли надежду, они просто ее не ждали…
Затем чинно, как на параде — выдвинулся и развернулся взвод солдат, — грохнули о деревянный настил приклады старинных карабинов. На головы осужденных принялись по очереди натягивать мешки…
Сергей закрыл глаза: 'Торопитесь, подонки… '
Вот и все. Вот и конец… Это произошло — то, что больше невозможно будет забыть…
То, что навсегда останется в памяти и укоренится в душе. Смерть. Страшная, мрачная, жуткая в своей несправедливости и безысходности. Как будто он лично протягивает руку и нажимает на спусковой крючок…
'Я не виноват, — вопил в голове мечущийся писк дикого страха. — Я не просил, не хотел — меня не спрашивали… Я сам жертва! Дикая, несправедливая жертва — перевернули всю жизнь, всю судьбу, саму сущность моего 'Я'…'
'Сущность твоего 'Я' не переменит никто, — отвечал из глубины спокойный уверенный голос. — Можно изменить тело. Но никто никогда не изменит душу…'
'В чем дело? — вопил безудержный страх, — ты хочешь сказать — я виноват? Никто не посмеет обвинить меня!!!'
'Никто, — соглашался голос. — Кроме тебя. Тебя самого…'
Громким щелчком ударили по ушам клацнувшие затворы — Сергей еще сильнее сжал глаза: 'Зря я cюда приехал…'
Сердце в груди сжалось в единый неразличимый осколок льда — а звонкая бесконечная пауза рвала на лоскутки барабанные перепонки, — сейчас раздастся грохот конца…
Больше ничто не кричало в голове. Больше не было писка страха и голоса сердца. Ибо само сердце — теперь с огромной скоростью падало в глубину бездонной пропасти, — мигая тускнеющим огонькам далеко внизу, пока окончательно не пропало из вида. И только совесть — холодная молчаливая ледяная совесть, — заполняла мертвенным стеклом все внутренности и голову… Стягивая мерзлотой желудок и поясницу. Душу и позвоночник…
Он точно знал — это теперь останется с ним навечно. Исчезнувшее далеко внизу сердце, и леденящий безразличный холод. Мертвый равнодушный разум, и звенящая пугающей безвкусицей — пустота внутри…
Теперь это его жизнь. Если только это — можно назвать жизнью…
— Нет!!! — рванул к небу почти погасший голос души. — Нет!!! Остановитесь…
Голубая безраздельная арктика удивленно замерла… и далеко внизу, в необъятной глубине — вновь мигнуло почти пропавшее сердце…
— Остановитесь!!! — он рванул вперед, протискиваясь через людей — прямо к шеренге солдат…
Мерзлота прямо на глазах исчезала, уступая место душе — пускай сжавшейся и перепуганной, — но своей родной теплой душе, — и из далекого низа, из самых глубин преисподней — стремительно поднималось переливающееся огнями сердце…
— Стойте!!! — он выскочил из толпы и уткнулся в шеренгу солдат. — Не надо стрелять…
На помосте обернулся с поднятой рукой лейтенант, и шевельнулась шеренга бойцов с карабинами. Громкий гвалт толпы начал возбужденно стихать…
— Я здесь, — хрипло произнес Сергей. — Нет смысла в казни. Передайте королю…
Лейтенант вздернул брови, оглядывая его с головы до ног — но на всякий случай поднес руку к уху, делая запрос… Выслушал ответ и кивнул солдатам внизу — Сергея немедленно скрутили и заломили руки. Гомон толпы с каждой минутой становился тише…
'Вот и все. Вот и конец, — вновь засаднил встрепенувшийся после льда страх. — Набегалась пташка, напрыгалась…'
Он уже не слышал, как утихал беспокойный ропот толпы, не видел вытаращенные глаза Ормана. Он уже ничего не мог видеть…
Его провели мимо помоста и толкнули в широкий вход муниципалитета. И уже внутри, пытаясь осознать крах и конец, и выталкивая прочь громко вопящую панику… уши догнал резкий грохот одновременного залпа. И через паузу — мягкие шлепки падающих тел…
Колени подогнулись — он пошатнулся. И только крепко ухватившие псы удержали непослушное тело на ватных ногах…
7
Коридор, длинный нескончаемый коридор — он не видел дверей по бокам, не видел вытаращенных глаз расступающихся людей, не чувствовал мертвой хватки поддерживающих псов. Он ничего не видел — в ушах без остановок грохотал залп. И следом — мягкие шлепки падающих тел…
Просторное фойе, много людей по сторонам — все изумленно смотрят, — гулкая неправдоподобная тишина. Навстречу быстро приближается кто-то — незнакомый и молодой, с круглыми от бешенства глазами, — люди почтительно сдают назад…
— Тварь!! — Сильный удар в лицо — Сергея отбросило назад, и он повис на руках солдат. — Гнида…
Еще удар, и еще — руки отпустили, и он повалился на пол. Сильные размашистые удары ногой — в живот, и снова в лицо:
