Но вот мой маленький брат… он все же умер. Мартьен хотел отвезти его в Альтину, к лекарю, — но не успели мы дойти до поверхности, как малыш впал в беспамятство. Наверху он перестал дышать, и мы решили похоронить его там же, прямо у отрогов гор, недалеко от входа в рудник… — совсем тихо закончила свой рассказ Джесс.

Заметив, что девушка дрожит, Кордиан крепко обнял её.

— Джесс… — тихо прошептал молодой граф рэ-Марис, и в этом слове было всё — и сочувствие, и восхищение её мужеством, и обещание поддержки.

— Теперь ты понимаешь, Корди, почему… почему я отталкивала тебя? Я не хотела, чтобы ты меня презирал, когда узнаешь правду, потому что ты… ты такой человек, которого я бы хотела любить… и я бы не вынесла твоего презрения! — сбивчиво призналась девушка.

— Джесс, как ты могла подумать, что я способен тебя презирать? — возмутился рэ-Марис. — Ты ведь жертвовала собой ради брата, хотя сама была почти ребенком! Ах, как жаль, что мы не познакомились раньше! Как бы я хотел уберечь тебя от всех этих страданий, — горячо прошептал Кордиан, целуя рыжие волосы возлюбленной.

Теперь, когда рэ-Марису были известны все её тайны, Джесс больше не сопротивлялась его ласкам. Девушка прильнула к Кордиану, отвечая ему со страстностью, удивившей её саму, давая, наконец, волю всей той любви и нежности, которые она так долго прятала. Пусть между ней и рэ-Марисом лежит пропасть общественного неравенства, пусть их любовь не имеет будущего — сегодня ночью она будет наслаждаться счастьем близости с человеком, которому давно отдала свое сердце!

Лэйса долго выбирала имя для дочери. Она хотела бы назвать её в честь последней королевы Альдэ, но гордость не позволяла ей наречь своего ребенка именем, которое носила также и любовница Корилада. Имя Мальва тоже нравилось ей, так звали мудрую дочь первого альдийского короля, но, несмотря на весь свой ум и прозорливость, принцесса так и не взошла на трон. Поразмыслив, императрица отвергла этот вариант. Старинное имя Таэль оказалось неприятно Кориладу — ибо его некогда носила авантюристка с Севера, которая, будь она жива, сейчас могла бы тоже претендовать на трон…

«Незачем напоминать о ней людям», — коротко бросил император.

Имя Мелисса, принадлежавшее матери Лэйсы, её супругу тоже не нравилось, равно как и другие имена, взятые из растительного мира.

«Я не потерплю, чтобы мою дочь, пусть она и хромонога, называли как какую-то траву! — возмутился он. — Дадим ей достойное принцессы имя, например, Тиарджес».

Так и было решено.

Девочка, родившаяся в самый разгар зимних холодов, росла слабой и болезненной. Она так мало прибавляла в весе, что Лэйса, которая поначалу, несмотря на возражения мужа, пыталась кормить ее сама, была вынуждена все-таки прибегнуть к услугам кормилицы.

А весной, когда дующие с севера холодные ветры терпят первые поражения в борьбе с робким весенним теплом, Тиарджес заболела. Девочка кашляла, тихо плакала и жалобно смотрела на мать своими карими глазёнками — так похожими на глаза её венценосного отца…

Лэйса мучилась, не зная, чем помочь дочери. Её отвары из трав, так хорошо помогавшие от грудных болезней, на этот раз оказались бессильны. Ребёнок угасал на глазах.

Однажды вечером кормилица, простая сельская женщина, простодушно сказала, что малютка, как видно, не доживет до утра. Увидев глухое отчаяние в глазах императрицы, она поспешно добавила, что у них в деревне безнадежно больных детей было принято на заходе солнца относить на опушку леса и оставлять там — может быть, госпожа так и велит сделать?

— Если им бывает угодно, они подбирают ребёночка, выхаживают его и оставляют себе. Уж они-то любую хворь могут исцелить… — шепотом добавила кормилица.

— Кто такие они? — против воли тоже понизив голос, спросила Лэйса, в глубине сердца уже зная ответ.

— Древние, госпожа. Те, кто жил на этих землях раньше нас. Их еще мэллинами называют. Они всё знают, всё умеют — только никому не ведомо, как это им удается… — женщина суеверно покрутила рукой, делая охранительный знак.

Но Лэйса не нашла в себе сил последовать совету крестьянки.

Корилад, зайдя вечером в покои супруги, отнесся к болезни девочки равнодушно.

— Ты не должна слишком сильно переживать, жена, если Единому будет угодно забрать у нас этого ребенка. Дети часто умирают в младенчестве — таков закон жизни. Лучше давай позаботимся о зачатии здорового наследника, — прошептал он на ухо супруге, желая отвлечь её от грустных мыслей.

Но Лэйса на этот раз с негодованием оттолкнула мужа.

Поздним вечером того же дня к воротам императорского дворца подошел человек, закутанный в темный плащ. Он представился лекарем, прознавшим о болезни ребенка императрицы, и был допущен в покои Лэйсы.

Войдя в жарко натопленное помещение, где императрица тихо роняла слёзы над колыбелькой, незнакомец глухо произнёс слова приветствия. Бросив единственный взгляд на кормилицу, он повелительным жестом указал ей на дверь — и женщину как ветром сдуло.

Лекарь сбросил плащ, оставшись в украшенных серебряной вышивкой тёмных одеждах — слишком хороших для простолюдина, как машинально отметила Лэйса, — и склонился над младенцем, из груди которого со свистом вырывалось сиплое дыхание.

Не прикасаясь к девочке, он несколько раз провел ладонями над её колыбелькой — и Лэйсе показалось, что ребенок стал дышать ровнее.

Лекарь повернул голову к императрице — и Лэйса замерла под взглядом холодных, как льдинки, и бездонных, как колодец, голубых глаз.

«Ты помнишь о своем обещании? Отдать нам Силу, которая росла в тебе?» — прозвучал у нее в голове невысказанный вслух вопрос.

Лэйса вздрогнула. Также молча она ответила:

«Да. Но…» — она запнулась, пытаясь сформулировать страшную догадку.

«Верно. Истинная обладательница Силы — твоя дочь. Я пришёл, дабы забрать её!»

— Нет! — Лэйса выкрикнула это слово вслух. Императрица даже вскочила с постели, но незваный гость жестом велел ей опуститься обратно.

«Ты видишь, что ребенок слаб и может умереть. Такое часто бывает с детьми, которых судьба наградила бесценным Даром. Ваш великий король Ульда когда-то тоже был всего лишь хилым младенцем, которого родители оставили на перекрестке дорог в надежде, что его подберёт кто-нибудь из Старшего народа… Ты же не хочешь, чтобы твоя дочь умерла — или осталась жить среди твоего варварского народа, так ценящего телесное совершенство, будучи странной и смешной калекой?» — издевательски вопросил голос в голове у Лэйсы.

«Моя дочь — принцесса! — отчаянно возразила императрица, хватаясь за последний аргумент. — Она — наследница престола Империи. Мой муж не позволит вам забрать её!»

Лэйсе показалось, что у неё в мозгу прозвучал тихий смех.

«Она станет одной из нас — или вскоре умрёт. Решай, императрица. Мы будем ждать Владеющую Силой на опушке Великого Леса, — там, где ты впервые встретила нас…»

Мэллин подобрал свой плащ, завернулся в него, и ушёл — как показалось Лэйсе, прямо сквозь стену. Императрица перевела свой взгляд на колыбельку.

Её дочь мирно спала, тихо посапывая маленьким носиком.

— Мэллины, говоришь? — Корилад в задумчивости опустился на кресло, не сводя пристального взгляда со стоявшей перед ним супруги.

Лэйса, в лёгком белом платье, была так же хороша, как и до родов. Материнство совершенно не испортило ее фигуру, как это случается со многими женщинами, — напротив, императрица, казалось, еще больше похорошела. Её светлые волосы мягкими кудрями спадали на плечи, опускаясь ниже лопаток, серые глаза взволнованно блестели. Жена пришла к нему за помощью и советом, и, несмотря на странную тему их разговора, это льстило Кориладу.

После чудесного выздоровления дочери, случившегося, когда всем уже казалось, что девочка обречена, Лэйса, против ожидания, не выказала признаков радости. Напротив, она стала еще более молчаливой, печальной и озабоченной. Промучавшись так несколько дней, императрица, наконец, решила рассказать всю историю супругу.