ДУША ЖИВА Быть может, это и нехорошо, А, может быть, наоборот, отлично, — Что я, мечтавшая об общем и большом, Заплакала над маленьким и личным? Я думала, мне выжгла душу месть… И стали в суматохе дни короче. Но оказалось, что душа то есть! Я в ней особый потайной кусочек… Не знаю, может быть, я не права. В своей беде чужую вижу зорко. Я рада, что еще душа жива И есть еще над чем заплакать горько… 1929 г. ЧЕРНЫЙ ВОРОН Может быть, в тумане сером Что-то обозначится? Может быть, оттуда выйдет Мудрая разгадчица?.. Если в следующей жизни Стану черным вороном, О тебе я не забуду, От меня оторванном… Знаю, буду я кружиться Над твоей оградою; Но тебя не поцелую, Лаской не порадую. И сказать тебе не сможет Птица чернокрылая, Как тебя жалела в жизни, Как тебя любила я… На крыльце тебя увижу С книгой одинокого. «Надоел мне этот ворон, Все летает около!» Закричу я жалким криком, Отлетая в сторону: «Это я твоя родная, Стала черным вороном!» И за то, что в этой жизни Так тебя любила я, Пристрели потом, мой милый, Птицу чернокрылую. 1930 г. МЕНЯ УБИЛИ От усталости и вижу и слышу плохо, — А кругом — крики и суматоха: На живых повстала серая нежить… Кто-то кого-то душит и режет. Безумец кричит: «Дайте дорогу! Я сейчас телеграмму Богу!» А закутанный в плащ говорит бесстрастно: «Какое мне дело до тебя, несчастный? Если сохранишь огонь под пеплом, Значит, — душа твоя окрепла. А если нет… пресмыкайся, ползай! А если нет… погибай без пользы!» Тишину ночную воплем нарушу, Если острая пика вонзится в душу. И вот, — вонзилась… но в эту минуту Из упрямства, что ли, не кричу почему-то… Человек в плаще показался из-за угла, Подошел и спрашивает: «Как ты могла? Я пришел поклониться твоей силе, — Ведь, тебе душу сейчас пронзили! Ты героиня, ты не кричала!» Я могла ответить только одно: — Это не геройство… я просто… устала… И мне было… все равно… И мчатся по-прежнему автомобили И витрины горят цветными огнями… А меня не стало… А меня убили! И я не увижусь с моими друзьями. Над твоею душой склонилась жалость, Ты остался жив… А меня убили… У тебя память обо мне осталась, Потому что мы друг друга любили. И вот… шумы земли все тише. Я на крыльях поднимаюсь к тучам И знаю, что ты меня не услышишь, — Мой голос теперь беззвучен; Но, все же, кричу с безумной силой: «Прощай навеки, мой милый!» Аэропланами облака скользят. А мне даже оглянуться нельзя… — На земле — жестокость и суматоха… Господи, мне было там очень плохо! Но, все же, я хочу вернуться назад… — Мне бы только родину увидеть мою, Да еще успеть сказать одно слово Тому, кого я люблю! А потом… пусть пронзят снова… 1929 г. НОЧЛЕГ В БЕРЛОГЕ Вечер, как бездомный нищий, Бродит в полусне… По-бунтарски ветер свищет Где-то в стороне, Дождик, словно мокрый веник, Заметает след. Нет друзей, коль нету денег. Одинок поэт… В теплой комнате хочу я Душу отогреть! Если пустишь, я ночую У тебя, медведь? Ты не выгонишь поэта, Зверь душою прост! Я заштопаю за это Твой облезлый хвост. Отодвинь-ка, старый, лапу; Ну, причем тут «брысь!» Хорошо, я лягу на пол, Только не сердись! Что? Мешаю? Беспокою? Это не беда. Ты не знаешь, что такое Горе и нужда… Птица боль свою не прячет, Песней прозвенит. Это сердце мое плачет, Сердце говорит! Слушай горе человечье, Милый, умный Зверь: За ночлег платить мне нечем Ты мне в долг поверь. Надо мной нависли камни, Раздавить грозят! Людям говорить пока мне Обо всем нельзя… Не поймут, да и осудят Песенный мой храм. Люди, это только люди, Не чета зверям! Знаешь, что люблю я свято? Песню, ночь и тишь… Что, хозяин мой косматый, Ты уже храпишь? Спит иль нет он, я не знаю; Что ж, усну и я… Спи, бездомная, шальная Молодость моя! |
