НА ПОСТОЯЛОМ ДВОРЕ Вставала затемно со свечкой. Был слышен кашель за стеной. Шла умываться на крылечко, Где умывальник жестяной. А под навесом, в полумраке, Где кони хрумкали овес, Чужие лаяли собаки И пахло дегтем от колес. Сейчас поедем. Мимо пашни, Там, где под взрыхленной землей Лежит мужицкий труд всегдашний И клад наш русский золотой. За синеватой дымкой — горы: Алтай, утесы, снег и даль. Мои знакомые просторы, Моя знакомая печаль. Блистает куполом церковным Вдали село… Опять меня к родным и кровным Живое сердце увело! И здесь, в чужом холодном мире, Вдруг, не сдержавшись, закричу: «Эй, далеко ли до Сибири? Гони, ямщик! Домой хочу!» 26 декабря 1933 г. ПОЖАЛЕЙ РОССИЮ Матерь Божья, пожалей Россию! Припади к Сыновнему кресту! По-простому молимся, простые, Ты помилуй нас за простоту… Матерь Божья! Кровью и слезами Заплатили мы за тяжкий грех. Жалостная! Смилуйся над нами, Заступись, Пречистая, за тех, У кого душевная усталость Выжгла веру в правду и в людей… Ты когда-то с Сыном расставалась, Мы расстались с Родиной своей… Матерь Божья, пожалей Россию! Капли слез пресветлых урони В эту разъяренную стихию, В эти взбудораженные дни. Помоги бороться с темной силой, Горный свет пошли во тьму ночей. Сохрани, прости, спаси, помилуй Нас, простых, бесхитростных людей! Июнь 1934 г. ГРОЗА НАД ГНЕЗДАМИ Мирно жить нам под звездами Почему-то нельзя. И над нашими гнездами Громыхает гроза! Если шаг нерасчитанный Вдруг погубит весь путь, Над главой недочитанной Можно только вздохнуть… Не спеша, перелистывай Жизни звонкие дни; Только душу неистовой До конца сохрани. Смейся нежно и молодо, Плачь, тоскуя, навзрыд. От житейского холода Ты ничем не укрыт. Мирно жить нам под звездами Почему-то нельзя. И над нашими гнездами Громыхает гроза! 30 апреля 1933 г. КАЗНЬ
Стоял один под хмурым темным небом, И грудь открытую пронизывал сквозняк. Вот так (пусть он преступником не был), Вот так, наверное, казнят! И не жалеющим, а любопытным взглядом На смерть идущего прохожий провожал. Последний человек, палач, стоящий рядом, Ему угрюмо руку сжал. Наган, веревка, дыба, гильотина, И смертник рядом с палачом. Одна и та же, вечная картина Жестокости. Жалеть? О чем? 1931 г. НА ЭШАФОТЕ В тюремной высокой башне С тоской своей всегдашней Сидит и хмурится гневно Плененная королевна. Изогнуты брови круто, И очи грозят кому-то; Быть может, тому народу, Что отнял у ней свободу. Народ (по какому праву?) Вдруг отнял и трон и славу… Все стало страшней и проще. И смотрит она на площадь. А там все та же картина: Кого-то ждет гильотина. Полна безумия чаша. Принцесса, очередь Ваша! Под хохот, свист и проклятья Казнили отца и братьев! Но, брови нахмурив гневно, Не плакала королевна… Указала царственным жестом: «Палач, это ваше место» И была в незримой короне На эшафоте, словно на троне! 12 июля 1933 г. НЕ БЫЛО В ЖИЗНИ Знаю: приходят на дом, Обыскивают, бьют прикладом, Потом уводят в тюрьму. Знаю: людей пытают, Люди, как свечи, тают Перед уходом во тьму. Рассказ мой простой и грубый: Глаза вышибают и зубы. Под пыткой кости хрустят… А где-то жизнь без угрозы, А где-то … белеют розы В хрустальных вазах грустят! Есть холод чужого неба, Есть жизнь без угла и хлеба, И горечь бессильных слез… Но не было… что такое? Но не было в жизни покоя, И не было белых роз. Август 1933 г. ЗИМОЙ На крыльцо, засыпанное снегом, Выходил высокий человек; Выбегала в сад его собака, Тщательно обнюхивая снег. Из трубы дымок неторопливый Крышу кутал в темную вуаль. А собака лаяла тоскливо И тревожно вглядывалась вдаль. И стоял подолгу неподвижно На крыльце высокий человек… Он смотрел на черную собаку, На деревья голые, на снег. Думал он, что надо эту зиму На усталых вынести плечах. Думал о вещах неумолимых: О работе, хлебе и дровах. Прыгала собака с громким лаем, Вился дым над низенькой трубой. И собачья жизнь казалась раем Рядом с человеческой судьбой… 14 января 1933 г. |
