Акинфий Великий, Акинфий Грозный…

Насколько Акинфию, каким он встает перед нами из своих слов и дел, подходят эти определения?

Нет, кажется, никого из писавших об Акинфий Никитиче Демидове, будь то писатели или ученые, кто, пускай с оговорками, не восхищался бы им.

Дмитрий Мамин-Сибиряк, поразмышляв о «странном» (его выражение) характере Акинфия, вынес заключение: «гениальный человек». Павел Бажов призвал пишущих (мы эти слова уже приводили) показать Демидовых «в полный государственный, а не уральский только рост». Деливший свой талант между художественной прозой и научно-популярной литературой еще один уралец, наш современник Игорь Шакинко, пытался взвесить заслуги Акинфия «перед Уралом и Россией и, — добавлял он (с некоторым, похоже, смущением), — если хотите, перед народом». Подводя итог, не смог сдержать восхищения: «Заслуги эти и в самом деле грандиозны», Акинфий, по его мнению, «гениален в своем грандиозном предпринимательстве»[767].

Насколько справедливы оценки литераторов, не преувеличены ли они? Ограничимся мнением лишь одного профессионального ученого, признанного специалиста в области экономической истории Н.И. Павленко. Неоднократно весьма нелицеприятно отзываясь об Акинфии, он тем не менее исключительно высоко оценивал его среди предшествовавших и современных ему деятелей из этой предпринимательской династии: писал, что он «самый одаренный представитель династии Демидовых за всю двухвековую ее историю. Отца он превзошел и организаторскими способностями, и достигнутыми результатами в промышленном строительстве». Именно при Акинфии, по его мнению, «хозяйство этой линии Демидовых достигло зенита»[768].

Акинфии оставил после себя 25 заводов, из которых 18 (включая косную фабрику) построил сам. Промышленное хозяйство, оставленное отцом, расширилось при нем примерно втрое[769]. Стоимость его предприятий (строений и оборудования), без учета алтайских, составляла приблизительно 400 тысяч рублей[770].

Эти заводы — основа демидовского Дела. Но заводами оно далеко не исчерпывается. Пытаясь определить место Никиты и Акинфия Демидовых в отечественной истории только по объему произведенного на их предприятиях чугуна и стали, обрекаем себя на ошибку. Нужно учитывать более широкий контекст.

Деятельность Акинфия Демидова — это, конечно, в первую очередь пример успешного предпринимательства. Но его предпринимательство не паразитирует на обмене, оно сопряжено с огромной творческой работой по хозяйственному освоению края, по вовлечению натуры в культуру. Конечно, край, в который приходили демидовские рудознатцы и металлурги, был отнюдь не пустыней. Он имел коренное и пришлое население, оно — свою культуру. Но это была традиционная культура, Акинфии же нес культуру брезжившей на горизонте индустриальной эпохи. Она предполагала вовлечение в оборот ресурсов, ранее не использовавшихся или использовавшихся очень ограниченно. Продвигая индустриальную культуру на новые для нее территории, Акинфии выполнял роль культурного агента. Само же ее продвижение вполне уместно считать частью колонизационного процесса. Рассмотренная под таким углом зрения его деятельность — деятельность уже не частная, но государственная.

Территория, на которой раскинулось «Ведомство Акинфия Демидова», к концу его жизни охватывала огромную площадь. «А оныя мои Колывановоскресенские медно рудокопныя заводы весьма от Сибирских моих отдалели, хотя и в одной Сибирской губернии строением находятца, точию болея двух тысяч верст междо собою растоянием имеют», — писал он в Кабинет незадолго до смерти[771]. Отдельные центры его «ведомства» были между собой технологически связаны: между ними перемещались люди, сырье, полуфабрикаты, готовая продукция. Организация транспортных потоков требовала прокладки и обустройства дорог, сухопутных и водных, многих из которых до Демидовых не существовало. За их состоянием зорко следил лично Акинфий. В июне 1741 года писал приказчикам в Нижнетагильскую контору: «О починке дороги к Невьянскому заводу приложить вам доброе старание, и чтоб она починена была хорошенько, а не по конец рук»[772]. В июле: «Пошлите за Баранчею дорогу паладить хорошенко. И кого для лечения[773]оной дороги пошлете, тем посланным прикажите, чтоб они на оной Баранче у мосту сосну, которая имеется у свай, изрубить и пропустить ее на низ, чтобы весною мосту льдом не сломало. А оную Баранчинскую дорогу более велите лечить пашинником, наславши в логоватые места пашиннику повыше, и засыпать землею. О том я в бытность свою у вас тебе приказывал. Да и по нашу сторону Баранчи надлежит приказать Перезолову мосты землею навозить, а в других местах и пашинником заслать. А что бы землю брали гораздо подалее от дороги. А в других местах и каналами обвести»[774].

Участник Камчатской экспедиции И.Г. Гмелин, посетивший обустроенные Демидовым земли в 1742 году, и через без малого 30 лет после него побывавший в тех же краях академик П.С. Паллас отмечали отличные дороги в этих лесистых, мокрых, местами болотистых местах. Они были обсажены деревьями, по обеим сторонам полотна обведены канавами. Низкие места подсыпаны, через ручьи и овраги сделаны мосты. Такое состояние коммуникаций («не так уж легко встретить где-нибудь лучшие дороги, чем в его области») Гмелин связывал с попечением Акинфия об удобстве работников при их переездах и перевозках, считал важным достижением заводчика и относил к его «особенной чести»[775]. Конечно, не один Акинфий строил дороги, строили их Строгановы, строил Геннин. Иногда силы объединялись. Так, дорогу с казенного Алапаевского завода через демидовский Нижнетагильский до чусовских пристаней Демидовы и Геннин договорились строить совместно[776]. Но в границах обширных собственных владений коммуникационную сеть создавал и поддерживал Демидов.

Дороги — всего лишь одно из проявлений огромных по масштабу перемен, которые принесли Демидовы в только еще начинавшие обживаться края. Благодаря им сюда перемещалось население, здесь возникали заводские поселки, со временем превращавшиеся в города (Невьянск, Нижний Тагил, Барнаул и другие), которые и сегодня присутствуют на карте России.

Чем объясняется эта потрясающая нас и сегодня успешность? Полагаем, в некотором смысле действительно гениальностью — врожденными и усиленными воспитанием способностями, совместившимися в нем в таком составе и интенсивности, что до конца его дней позволяли справляться с текущим и перспективным управлением сложнейшим хозяйством. Ну и, конечно, свойственным ему представлением о мире и своем в нем месте, не позволившим растратить эти недюжинные способности понапрасну.

Судя по всему, Акинфий обладал прекрасной памятью. Без нее было бы невозможно держать в поле внимания множество частных вопросов, лишь малая доля которых затронута в сохранившихся документах. По-видимому, ее передал ему отец, свидетельство о выходившей за привычные границы памяти которого приводилось.

Из черт, выработанных воспитанием, отметим исключительно значимое место, которое в системе ценностей Акинфия занимал личный труд. Одно из самых уничижающих слов, которые он употребляет, говоря о других, — тунеядец. Торговое предпринимательство — дело для него куда менее достойное, чем промышленное. «Ныне умножилось ваших торговых при заводе живущих тунеядцов», — с сожалением замечает он в одном из писем, связывая с этим фактом некоторые происходящие там неустройства. (Заметим, по наблюдениям Татищева, харчами и «потребностями» при заводах торговали почти сплошь старообрядцы. Получается, что конфессиональное родство не мешало Акинфию объективно оценивать их место в экономической жизни своего «ведомства» и публично называть их так, как они, по его мнению, того заслуживали.) Еще одна выразительная цитата: «Вы посему лень отложите, и в то место смотрение приложите» — так он уговаривает заводских приказчиков, недостаточно прилежных в исполнении своих обязанностей[777].