Дворня и работники внизу, узкий балкон, на который только что вышел хозяин. Словно с капитанского мостика вчерашний тульский кузнец, итожа сделанное, пристально вглядывается в будущее основанной им промышленной династии.

Первая половина 1720-х годов — время, когда стратегия отношений Никиты Демидова с сыновьями не только определилась, но и стала во всей полноте последовательно реализовываться.

Никита Демидов и все первое поколение его потомков — личности цельные. Никиту вела по жизни сильная, преобладавшая над другими творческая страсть, не только питавшая его энергией, но и указывавшая направление движения. Но это не значит, что ему были незнакомы внутренние конфликты. Они были, и он, не упуская из виду главных ориентиров, более или менее успешно их преодолевал. Один из важнейших — конфликт между стремлением обеспечить развитие своего дела и благополучием семьи, конкретно — интересами потомков, которые могли привести к его раздроблению.

То, что на роль основного помощника и преемника первым был испытан Акинфий, предопределила сама судьба: старший, он прежде других «вошел в разум», приохотился к отцовскому делу. Но, хотя отец быстро привык к его помощи и после первой попытки просмотр претендентов был остановлен, жизнь показала, что младшие сыновья способностями тоже не обделены. А дело шло не легко, прирастало не быстро. Очень долго оно оставалось сравнительно (с амбициями) небольшим: сначала Никите принадлежала мельница, позже единственный Тульский завод, потом по-прежнему единственный Невьянский, потом Невьянский в паре с Тульским. Только в 1716 году к ним прибавился третий. Все в его небольшом хозяйстве было связано, занимало определенное место, звенья не дублировались. При раздроблении между наследниками с трудом «созижданное» неизбежно бы разрушилось. Допустить этого он не мог.

Полюс, на котором стояли интересы дела, тянул к разрушению семейного клана: Акинфия следовало еще более приблизить, остальных отдалить. Именно этой логикой руководствовался комиссар Демидов, отделяя от своего хозяйства младших сыновей. С появлением в 1714 году указа о единонаследии (а он относился не только к дворянскому сословию) Никита-старший помимо юридической основы — она была и раньше — получил моральную поддержку: собственный его план вписался в выраженные в законе идеи государя. Как результат, Берг-коллегия указом от 23 декабря 1720 года утвердила сделанный им выбор наследника заводов[276].

Не станем, однако, утверждать, что Никита был равнодушен к младшим сыновьям (а в литературе такой взгляд на внутрисемейные отношения первых Демидовых превратился едва ли не в общее место[277]). Патриархальная основа той культуры, в которой он вырос, не могла ему позволить так к ним отнестись. И многие факты (некоторые уже приводились), если к ним присмотреться как к совокупности, показывают, что равнодушен к ним он отнюдь не был. Мы уже возражали против кажущегося нам чрезмерно категоричным утверждения, что отец препятствовал строительству заводов младшими сыновьями. Если это не наносило ущерба главному делу, отец их не только не тормозил, но даже пытался помочь. И действительно, помог обосноваться в Тульско-Каширском металлургическом районе, с которого когда-то начинал сам.

Весть, что все заводы отца официально наследует Акинфий, для Григория и Никиты не стала неожиданной. Они скорее всего давно уже не надеялись на долю в отцовском «имении», смирились с этим. Надеялись в основном на себя. Пока отец и Акинфий осваивали Урал, Григорий и Никита обустраивались в Тульском и Алексинском уездах.

Трудно сказать, насколько успешно работал принадлежавший Григорию Демидову Верхотулицкий завод в первые годы: приносил владельцу прибыль или убытки. В августе 1721 года Григорий в поданной сказке (уже цитированной) достигнутые успехи оценил невысоко: писал, напомним, что завод «в совершенство… работою не действует», потому что «сущих и знающих» людей нет, что те, которые имеются, действуют по его, Григория, «указаванию и учению», но обучаются плохо: заводскую работу «иные мало и восприяли»[278]. Нечем было ему похвастаться и пять лет спустя. В доношении 1726 года он писал, что на его заводе на Тулице «в выплавке чюгуна, и ис того чюгуна зделано было железо, малое число… понеже в тех годех были де многия прогулки за умалением воды и за непривозом руд и уголья». (Впрочем, не факт, что приведенные оценки выражали действительное его мнение, а описания — фактическое положение дел.) Тяжелый удар постиг заводчика в 1725 году: «…тот ево завод Божию волею и с принадлежащими к тому заводу припасы и с ынструменты згорел, и от того учинились де ему великия убытки». Григорий духом не пал «и по исходе того пожарного времени на том же месте в том же 725-м году зачал он строить вновь завод»[279].

В делах Тульской провинциальной канцелярии сохранились связанные с Григорием документы, мизерные по финансовому выражению отраженных в них споров и на первый взгляд незначительные по содержанию. При этом — ярко рисующие положение, в котором пребывал не особенно успешный заводчик, круг волновавших его проблем и способы, которыми он эти проблемы разрешал.

В сентябре 1725 года Григорий отправил заводское свое железо в стоящий на Оке город Алексин. Там его должны были положить в нанятый у рыбака сарай (заметим: в отличие от уральских Демидовых своей пристани у Григория не было), потом погрузить в струги и отправить на продажу. Железо повезли на двадцати двух подводах нанятые за четыре рубля крестьяне-возчики. Наниматель их предупредил: если потребуют хомутный сбор — не платить, говорить, что они принадлежат отцу Григория и возят «без найму», по его, отца, приказу. Но по прибытии на место их узнали. Возчики в присутствии алексинского бургомистра признались, что они — нанятые, что выдавали себя за демидовских «по приказу заводчика Григорья Никитина для утайки пошлин». В сказку попали их слова: «А не велел им тех денег платить и велел бес плотежа провозить и именем Никитиным пролыгатся помянутой сын ево завотчик Григорей Демидов. И приказывал им, подвотчиком: хотя же вас поймают и станут держать две недели, и вы де отсиживайтесь, а с найму десятой доли не плотите». Старшего, Максима Ермолина, отправили в Тулу для дальнейшего разбирательства. Его отпустили лишь на исходе второй недели под расписку двух лиц, но, отпустив, не освободили — предписали, оставаясь в Туле, ждать указа. Теперь самое интересное: пошлинный сбор, вокруг которого все это крутилось, составлял десятую часть суммы, заплаченной при найме, то есть всего 13 алтын 2 деньги или 40 копеек. Григорий не хотел платить эти деньги и не заплатил их — названная сумма была внесена Ермолиным[280]. Именно так — в буквальном смысле по денежке — собирал свои капиталы сын и брат крупнейших в России металлозаводчиков.

Григорий выкачивал прибыль из первого своего завода не для того, чтобы сложить монеты в сундуки. Они копились на второй завод. Первый завод у вступивших на эту стезю всегда совмещал доменное и железоделательное производства. Часто случалось, что энергоемкий передел отставал: молоты не справлялись с переработкой чугуна. Задача имела простое решение: в помощь заводу полного цикла следовало пустить вспомогательный, чисто железоделательный. Место для него Григорий уже присмотрел. В Старопавшинском стане Алексинского уезда в 1723 году он купил деревню Сементину (Сементинову) на речке Рысне. Первая попытка развернуть здесь промышленное строительство оказалась неудачной — «за помешательством помещиковым» его пришлось отложить. Но проблема оставалась актуальной, и Григорий от намерения пока не отказывался.