Вопрос, чьей кровью и потом оплачены богатства Демидовых, вставал неоднократно. В советское время ответ на него казался настолько очевидным (крепостных крестьян, разумеется), что его даже не слишком настойчиво искали — искали скорее яркие факты, его подтверждающие. Ромодановское восстание советским историкам пришлось особенно по душе, поскольку факт чудовищного внеэкономического принуждения был здесь налицо, к тому же он представал в разнообразных формах (был тут и частичный отрыв крестьян от земледельческих занятий, и широкое применение женского и детского труда, и бесчеловечные мучения крестьян на заводской каторге), к тому же — в сопровождении естественной на него реакции угнетенных[999].

Прошли годы. Образы Демидовых переписали, превратив из кровопийц в государственников, патриотов, меценатов, благотворителей. Объяснение их отношения к крестьянам («только дешевый крепостной труд мог обеспечить им прибыль»[1000]) кое-кем воспринималось в качестве оправдания.

А как же с насилием и жестокостью — были они? Нет? Оговорили благодетелей Отечества?

Было, многое было. Документы, как их ни перечитывай и ни перетолковывай, свидетельствуют об этом ясно и определенно. Современным представлениям о гуманизме и правах человека социальные отношения в царстве Демидовых явно не соответствовали. Соответствовали другим, для той эпохи многими считавшимся нормальными. Что ж, такова общая наша история, общая биография. Глядя из XXI века, бессмысленно судить русский бунт и тех его современников, кто гасил страшный пожар.

Обретя право знать правду, мы получили и тяжкое обременение: не забывать о ней.

В середине 1750-х годов Н.Н. Демидову пришлось столкнуться еще с одной опасностью, которая едва не погубила его предприятия в центре Европейской России. Ситуацию породил сенатский указ 1754 года о ликвидации заводов вокруг Москвы. Содержавший распоряжение, публично обоснованное заботой об охране природной среды, этот законодательный акт интересен, помимо прочего, огромной ролью в его появлении и реализации обстоятельств, очень далеких от экологии, проявлением действия субъективного и объективного начал.

Импульсом, инициировавшим подготовку указа, послужило вскользь брошенное «рассуждение» императрицы Елизаветы Петровны. 11 мая 1744 года при посещении Правительствующего Сената она заметила, что для сбережения лесов вокруг Москвы здания в ней следовало бы строить не деревянные, а каменные. Подхватив и развив тему сбережения, Сенат в тот же день определил обратиться в разные ведомства за справкой, сколько вокруг Москвы имеется заводов, которые, как и строительство, поглощают драгоценную древесину. Железных вододействующих (или, как тогда говорили, водяных) и минеральных их «открылось» семнадцать. Реальных действий, направленных на уменьшение наносимого ими вреда, предпринято тогда, однако, не было. Резонное беспокойство и разумное предложение императрицы последствия для подмосковной промышленности повлекли только спустя десять лет. За это время и лесов стало меньше и, что в данном случае важнее, список металлозаводчиков России пополнился новым для него именем генерал-аншефа, ее императорского величества генерал-адъютанта, действительного камергера, лейб-компании поручика и кавалера графа Александра Ивановича Шувалова.

Приобщение Шувалова к кругу металлургов-мануфактуристов происходило постепенно — словно он входил во вкус этой деятельности и наконец вошел. Сначала он захватил заводы, принадлежавшие Вахрамею и Петру Меллерам, позже предпринял интервенцию, объектом которой явились предприятия братьев Мосоловых. При этом вторую победу фактически извлек из первой. Шувалов ловко зацепился за старую конфликтную ситуацию, в свое время поссорившую Меллеров и Мосоловых. Первые из-за трудностей с топливом пытались не допустить строительства вторыми нового завода. Хлопоча в 1734 году о запрете, они ссылались на то, что приносят государству большую пользу — производят продукцию военного назначения, в отличие от Мосоловых, намеревавшихся работать в первую очередь на рынок. Отношения накалились[1001]. Берг-коллегия Меллеров не поддержала, на монополизацию производства в их руках не пошла и позволила Мосоловым построить завод на реке Шане. Десятилетие спустя, в 1753 году, А.И. Шувалов, к которому к тому времени перешли заводы Меллеров, попытался добиться закрытия мешавшего ему Архангельского завода Мосоловых в Боровском уезде на речке Луже. И своего добился! Потерпевшие поражение Мосоловы оставили победителю не только освоенную производственную площадку, но и все заводские постройки. Вскоре Шувалов, забыв про аргументы в пользу остановки завода, заявил о желании его восстановить. Впрочем, получив под это беспроцентный кредит в 12 тысяч рублей, намерения не осуществил[1002].

Пересчитывавших убытки Мосоловых ожидал еще один, более страшный удар. Он был нанесен в ходе кампании, развернувшейся вскоре под лозунгом сбережения лесов.

22 августа 1754 года[1003] в Берг-коллегию поступил указ Правительствующего сената. Им было предписано «состоящия от Москвы в 200-х верстах… заводы… для сохранения лесов уничтожить, а имеющияся на них наличныя материалы в год переделать и более заготовлять не допускать». Под действие указа подпадали не только железные заводы, но также хрустальные и стекольные[1004]. Но именно металлургическая промышленность являлась важнейшим потребителем леса и именно ее в первую очередь имел в виду законодатель. В порядке исключения из сферы действия распоряжения выводились казенный Тульский оружейный завод и предприятия, принадлежавшие Шувалову: три завода, доставшиеся ему от Меллеров (Угодские в Малоярославецком уезде, Истинский в Боровском и Ментовский в Оболенском), и один — от Мосоловых (Архангельский в Боровском).

Список подлежавших уничтожению металлозаводов включал 13 предприятий (три братьев Мосоловых, по два Карасевых, Н.Н. Демидова и наследников Нарышкина, по одному Баташева, Ф. Мосолова, Золотаревых и наследников А. Демидова). Большинство из них находилось в границах провинций Московской губернии. Среди них было два завода статского советника Никиты Никитича Демидова: железный в Алексинском уезде на речке Дугне (располагался в 150 верстах от Москвы) и молотовой в Калужском уезде в Ромодановской волости на речке Вырке (в 190 верстах)[1005]. Попал в список и Тульский завод наследников Акинфия Демидова, но он фактически уже не работал.

Ошеломленные заводовладельцы отчетливо осознавали, кому была выгодна забота о лесах, многим из них грозившая разорением. Несколько лет развивавшаяся у них на глазах предпринимательская деятельность А.И. Шувалова продемонстрировала, к чему он стремится и какими средствами добивается успеха. Указ 1754 года, нарушавший важнейшие положения петровской промышленной политики[1006], еще раз продемонстрировал умение Шувалова ставить и решать амбициозные задачи. Но те из промышленников, чьи заводы привлекли непосредственное внимание вельможи, лично в его адрес не высказывались. Лишь поздний, 1765 года указ Правительствующего Сената (конфирмованный императрицей его доклад), поставивший точку в этой истории, содержит откровенную и весьма нелицеприятную оценку деятельности покойного генерал-фельдмаршала. Впрочем, оценки личности избегает и он.

Как складывалась судьба подлежавших разорению заводов, можно проследить по сенатским определениям. Мнение Сената о заводах Н.Н. Демидова и его детей менялось. Вот определение от 12 мая 1755 года по его челобитью: Дугненскому и Выровскому заводам велено «быть по-прежнему в действии». Вот другие, от 7 сентября и 29 октября 1761 года по поданному в Берг-коллегию челобитью Шувалова: Выровский молотовой и при нем доменные заводы, построенные в 1759 году Алексеем Демидовым «вновь», «уничтожить и впредь не быть»[1007].