Тем временем патрон Калитина Виниус попал в полосу серьезных неприятностей. 28 июня 1703 года царь распорядился всеми делами Сибирского приказа ведать князю Федору Юрьевичу Ромодановскому. Об отставке Виниуса Демидовы, несомненно, узнали довольно скоро, и это прибавило им сил и решимости в борьбе с Калитиным. Тот, однако, не сдавался. В начале ноября Демидов отправил в приказ послание, в котором, перечислив множество жалоб, просил или защитить его, или велеть принять заводы назад в казну, возместив ему понесенные убытки. Не дожидаясь ответа, уже на следующий день он предпринял неожиданный и очень эффектный шаг. С семьей и двумя пушечными мастерами он уехал с завода, демонстративно устраняясь от управления им. Дело разбиралось в Москве, без Калитина (он оставался в Верхотурье), зато с участием Демидова. 4 апреля 1704 года воеводе была послана большая грамота с решениями по жалобе заводчика[118]. Воеводам отныне ведать Демидова было «ни в чем не велено». Заводчик получал отнятых плотников и мастеров. К его заводу приписывались леса в тридцативерстной округе. Калитин потерпел полное поражение. Демидов одержал победу.

Прямым следствием виктории над воеводой и благоприятного для Демидова изменения обстановки на Урале явилось его намерение, выражаясь современным языком, изменить прописку. Было ли оно вполне добровольным — судить трудно. В своей челобитной (начала апреля 1704 года) он писал о том, что ему было велено ехать на Невьянские заводы и дано столько-то подвод, «а ныне велено ехать с женою и з детьми», но с учетом их, а также отправляемых работников подвод нужно больше[119]. Смущает выражение «ныне велено ехать». Отражало ли распоряжение чье-то реальное веление, или Никита сам так решил, но представил собственное намерение как распоряжение, — трудно сказать. Могли послать принудительно? Конечно, могли. Посылали же со всех концов страны в молодой Петербург благополучные семьи ремесленников и купцов. Решились же однажды переселить всех тульских казенных кузнецов в Ярославль, где специально для них строился новый оружейный двор. Но не исключена и добровольность, не исключено, что Никита наконец «дорос» до осознания необходимости переместить штаб-квартиру (в смысле и штаб, и квартиру) на Урал. И недавно одержанная там победа над местной властью должна была этому осознанию помочь.

Планы правительства в отношении завода и заводчика становились более конкретными и детальными. За указом от 4 марта последовала серия распоряжений, касавшихся будущей деятельности Никиты на Урале. 8 марта он получил наметившее далекую перспективу разрешение «всякие заводы заводить».

По мере того как Демидов осматривался на новом месте, уточнялись и развивались и его планы. 14 апреля 1703 года он подал челобитную, в которой просил о разрешении построить новый железный завод в Кунгурском уезде[120]. Всего четыре дня спустя такое разрешение было получено[121]. Едва ли он собирался заниматься заводом скоро, в обозримой перспективе, предполагаем, что как раз не собирался. Забот на Невьянском заводе хватало сполна, да и оставленный без хозяйского присмотра завод Тульский тоже требовал внимания. В это время конфликт с верхотурским воеводой еще только развивался. Тот строил завод (Алапаевский) — Никита заявлял, что тоже намерен строить. Заводчику было выгодно подать себя в приказе как деятеля с планами не менее масштабными и важными, чем проект, реализацией которого занимался воевода. Слушателям своим Никита открывал заманчивые перспективы, рисовал обольстительные миражи.

Одновременно — оттирал конкурентов.

В январе 1705 года Демидов известил, что в том же Кунгурском уезде имеется медная руда, на которой он хочет строить медеплавильный завод. Но этим не ограничился, попросил большего: предоставления ему в этом районе монополии на металлургическую деятельность[122]. Использовать ее он предполагал адресно. В 1704 году в Кунгуре появился промышленник Федор Молодой, привезший грамоту из Рудного приказа, разрешавшую ему «заводы заводить и из руд товары делать». Тогда же он начал строить в уезде, на речке Мазуевке, железный завод. В конце года тот дал первую продукцию. Теперь Демидов просил «в близости тех урочищ, отколе мне возможно руды возить и где места медной руды вновь приищу» Молодому «никаких своих заводов не заводить и помешки ни в чем мне не чинить»[123]. Указ с разрешением Демидову копать на Кунгуре медную руду и строить предприятие для ее переработки, данный ему 15 мая 1705 года, фактически устранил потенциального конкурента. Он сохранял Молодому единственный уже действовавший железный завод, ставя тем самым крест на планах строительства любых новых[124]. У Демидова появилась возможность при необходимости мешать попыткам Молодого строить новые предприятия. Всегда можно было сослаться на обнаружение поблизости хорошей руды и свое едва сдерживаемое обстоятельствами намерение ее разработать.

Казна долгое время принимала его декларации за чистую монету и искала, как бы поскорее обзавестись медеплавильным заводом, построенным руками частного капитала. Очередной этап ее мечтаний зафиксировал указ от 14 марта 1707 года о строительстве такого предприятия в едва ли обрадовавшем Демидова формате: как казенного с участием заводчика в качестве организатора производства[125]. Исполнен он не был. Год 1709-й, новая попытка. Новое не то разрешение, не то повеление Демидову строить железные и медные заводы[126]. Результат тот же. Годы шли, а демидовская медь оставалась обещанием.

Что же тормозило освоение медных месторождений Кунгура? Изменяющиеся планы казны? Отсутствие у Демидова необходимого для запуска дела инвестиционного ресурса? Полагаем, свою роль сыграли и эти, и другие (о них еще скажем) причины. И только исправные поставки металла с действующих предприятий спасали заводчика от того, чтобы казна пришла к заключению, что ей из года в год морочат голову.

На этом фоне не совсем понятен смысл пожалования Демидову чина комиссара, состоявшегося 11 февраля 1709 года[127]. Что это — поощрение или обременение? Что Никита в таком-то году был пожалован в комиссары, будет указано в эпитафии на его могильной плите (правда, год будет назван другой). Следовательно, он и потомки гордились этим фактом. Может быть, считать этот чин близким появившемуся в более позднее время чину «директор» — чисто декоративному, не сулившему особых льгот, но все же выделявшему заводчиков, давать которым дворянство не хотели?

К 1710 году относится нереализованный план передачи Никите казенного Алапаевского завода (указ от 4 апреля). И новый (в указе от 30 августа 1710 года) вариант участия Никиты в строительстве казенно-частного медного завода в Кунгурском уезде. Схема предлагалась такая: Никита получает от казны жалованье, предприятие остается в его владении пожизненно. Высказывалось мнение, что этот указ следует понимать в смысле государственного поручения Никите[128]. По нашему мнению, на эти остававшиеся на бумаге два проекта следует смотреть как на выражение представлений казны о характере ее отношений с Демидовым на новом их этапе (с момента наделения его чином комиссара), шире — отношений при выработке новой промышленной политики, основанной на идее сращивания государственного и частного производства. В ее представлении Демидов — уже не частный владелец в «чистом» виде. Для нее комиссар был минимум наполовину представителем государства со всеми вытекающими последствиями. Демидов же смотрел на вещи по-прежнему как беспримесно частное лицо, для которого государство выступало торговым партнером и источником привилегий — и только. Сделать его доверенным исполнителем на жалованье у государства не получится. Он его обхитрит. А медные заводы на Кунгуре много лет спустя построит его сын.