Другое дело — брат Акинфия Никита Никитич. Многолетние его сражения с неплательщиками металлургической десятины, раны, полученные им в этих боях, — все забыто. Асессор Васильев получает копию с указа 1726 года, которым Демидов назначался на должность собирателя десятины. Комиссия о заводах, ознакомившись, решает послать запрос: собирал ли Демидов что-то? понуждал ли противящихся? кого именно? и т. д.[592] А ведь речь не о чем-то времен Рюрика и первых князей — последние столкновения Демидова на этом поле происходили всего-то год назад.

Впрочем, у Никиты Никитича хорошие отношения с квартирующим в Туле полком, он (Демидов) время от времени этим пользуется, и это тоже приходится учитывать. Капитану Половинкину (соответственно, Оружейной конторе) не удается сохранить отданного им «под охранение в команду» Родиона Горбунова. Посланные Демидовым люди отбивают его и, положив в сани, куда-то увозят. Капрал отправляется на поиски и узнает, что его «пришед с штапного двора, присланные от полковника Протасова драгуны, взяв, отвели на тот штапной двор, на котором ныне он содержится под великим караулом, скован»[593]. Заинтересованный в свидетеле, глава Комиссии предписывает просить Военную коллегию распорядиться о возвращении Горбунова со штабного двора.

Заказы для армии и (в меньшей мере) сложившиеся у Демидовых контакты с офицерами расквартированных полков сыграли немалую роль, способствовавшую благоприятному для заводчиков исходу самой крупной за столетие проверки добросовестности частных заводчиков в их экономических обязательствах перед казной.

Ревизоры разъехались, чиновники распечатали опечатанные ими чужие бумаги, исписали стопы своей, сочиняя дела, потом экстракты из дел и мнения на основе этих экстрактов, на мнения были получены резолюции императрицы. Фредди Крюгеры, попугав и слегка покалечив, разошлись по другим страшным снам. Пробудившиеся и освободившиеся от их власти возвратились к делам, разъехавшись по необъятной России, кто добровольно, кто под конвоем.

Что же увидели мы в этом маленьком кошмаре эпохи Анны Иоанновны?

Мы увидели Демидовых во всей их силе — властителей множества судеб, решателей задач государственной значимости. Увидели Демидовых во всей беззащитности их от абсолютистской власти, готовой миловать и казнить ради целей, спрятанных под маской придуманной Петром Великим общенародной пользы. Увидели их во всем блеске и бесстыдстве приемов, которые они за долгие годы отточили, смело и умело применяя их в борьбе когда за «интерес» (прибыль), а когда и за жизнь.

Увидели измученный и не осознающий источника муки народ, бесконечный в своем терпении, но и яростный в своем бунте (не важно, что на этот раз не с топором в руке, а с доносом).

Увидели авантюристов, с поражающим упорством цепляющихся за хвост птицы удачи и пропадающих из виду на снежных просторах бескрайней Сибири.

Увидели Россию.

Ощущение, что удача снова поворачивается к нему лицом, возникло у Акинфия еще в 1735 году, в следующем — стало отчетливым. Еще через год, в октябре 1737-го, в налоговых счетах с ним была поставлена окончательная точка[594]. Долги и штрафы были насчитаны неразорительные, взятки доказать не удалось. Получили свое и правдолюбцы, самый из них неугомонный отправился в Сибирь.

Одновременно с вопросами, ради которых затевалось Следствие, по ходу его было решено еще несколько, в том числе важных. Решения закрепили законодательные акты.

Датированная 12 декабря 1735 года резолюция кабинет-министров на прошение Акинфия отменила присутствие на его заводах путавшихся под ногами шихтмейстеров. Любопытна мотивировка решения: они сведены от него потому, что плохо знают арифметику и не могут правильно вести бухучет. (Демидовские приказчики, почем зря переписывавшие учетные книги, конечно, знали его лучше.) Этот же документ устранил другие ограничения, источником которых Демидов считал Татищева: запретил переводить плавильных и других мастеров с частных заводов на казенные, принуждать детей заводских работников обучаться в школах, предоставил заводчикам право обсуждать условия с мастеровыми[595].

Соблюдая хронологию, следует упомянуть еще один указ (именной) этого времени, а именно от 7 января 1736 года, к «демидовской серии» не относящийся, но исключительно важный и для них, и для многих других заводовладельцев. В первом пункте резолютивной его части значилось: «Всех, которые поныне при фабриках обретаются и обучились какому-нибудь мастерству, принадлежащему к тем фабрикам и мануфактурам, а не в простых работах обретались, тем быть вечно при фабриках»[596]. Пожалуй, после петровского указа 1721 года, разрешившего заводчикам из недворян покупать к заводам населенные деревни, это был наиболее важный акт промышленной политики государства в той ее части, которая регулировала обеспечение заводов рабочей силой. Вольнонаемные квалифицированные работники как группа с особым статусом отныне исчезали — лица, ранее ими являвшиеся, фактически становились собственностью заводовладельца. Петр I немало сделал для того, чтобы русская промышленная мануфактура стала мануфактурой крепостной. Эту работу продолжали его преемники на троне, Анна Иоанновна в их числе. «Общий дух неволи распространялся на все общество», — заметил по этому поводу историк Е. В. Анисимов[597]. Не забудем, однако, что неволя вчерашних вольных мастеров была долгожданным подарком для промышленников, с самого рождения российской частновладельческой мануфактуры старавшихся уловить и закрепить специалистов при заводах. Не забудем и того, что на этот вызов (неволю) общество, во всяком случае его низы, ответ давно знало. Им стало широчайшее распространение побегов и жизнь беглецов вне закона или на его грани. Именно так на Урале и Алтае у Демидовых (и не только у них) жили старообрядцы, о которых еще скажем. Все усилия репрессивного аппарата в борьбе с ними оказывались неэффективными, по сути — бесполезными.

Еще об одной победе Демидова объявил именной указ от 15 апреля 1736 года. Он сделал его заводы фактически недостижимыми для Татищева: изъял их из ведома местных горных властей, подчинив Коммерц-коллегии. Больше того, предписал «взятых с заводов его на казенные Наши заводы и в другие места мастеров и подмастерьев и работных людей, каких ни есть чинов, всех возвратить…»[598].

В предыдущей главе упоминалась резолюция императрицы Анны Иоанновны на доношение Демидова в Кабинет министров, данная 12 ноября 1736 года. Поскольку текст исходного документа (доношения) принадлежал Демидову, в нем говорилось в основном о правах и привилегиях — о восстановлении прежних и предоставлении новых. Так, другим заводчикам запрещалось (с оговорками) добывать руду вблизи демидовских рудников. Был затронут и неизменно актуальный для Демидова вопрос о рабочей силе. Указ разрешил пришлых крестьян других владельцев, обучившихся мастерству на заводах, оставить на них вечно, приписав к казенным слободам и компенсировав ущерб прежним владельцам передачей им демидовских крепостных. Было подтверждено освобождение рабочих от рекрутской повинности[599]. Ряд благоприятных для Акинфия решений касался демидовских заводов в Западной Сибири.

С благополучным для Акинфия завершением Следствия о заводах начинается короткий, меньше десятилетия, период относительно спокойного развития его бизнеса, отмеченный чередой замечательных достижений и побед.