Не удостоить вниманием Самсонова Лавров просто не мог. Не будучи ключевой фигурой, он имел отношение чуть ли не ко всему. Возможно, он заинтересовал Лаврова в связи с тем, что когда-то показал на Игнатьева (то есть фактически по делу Акинфия), или по горбуновскому доносу (очернявшему обоих, но больше Никиту), или потому, что он входил в круг лиц, привлеченных к расследованию обстоятельств смерти Татьяны Демидовой.
Месяц спустя после ареста Самсонова, выжав из него что можно, Лавров в конце октября явился в провинциальную канцелярию. Сославшись на именной указ, потребовал выдать к переследованию «вершеное дело якобы о смертном убивстве… девицы Татианы». Получив, унес с собой и вскоре известил Кабинет, что обнаружил по нему «непорядочное следствие и неисправность». Оттуда 13 ноября потребовали экстракт о «непорядках» и копию указа о наказании Пономарева[522].
К тому времени, когда эта бумага пришла в Тулу, лавровское следствие набрало обороты. Посланные капитаном солдаты 8 ноября арестовали секретаря канцелярии Николая Семенова, канцеляристов Ивана Гостеева и Романа Никитина. Позже прибавили к ним подканцеляриста Максима Викулина. Большинство из задержанных оказались причастны к делу о смерти девицы Татьяны.
Заметим, что по действовавшим правилам секретарей и повытчиков, «не приняв от них правления их дел по описи», «отрешать» от работы было запрещено. Лавров запрет проигнорировал. Кроме того, дело изъял и служащих арестовал «без всякого письменного виду». Между тем по июльскому (того же года) указу это тоже не разрешалось, причем о нарушителях предписывалось сообщать в Кабинет министров.
Отсутствие чиновников тормозило делопроизводство («во отправлении всяких требуемых по силе присланных… указов и в сочинении ведомостей, и счетов, и всяких дел учинилась немалая остановка»), о чем провинциальная канцелярия неоднократно напоминала Лаврову. В его ответе — спокойствие, за которым и уверенность в своих силах, и убежденность в праве обходиться с законами «по усмотрению»: «Дело взято… по силе имеющагося у меня имянного… указу, по которому… и следуетца. И приличившияся по тому делу… секретарь и канцеляристы… взяты и содержатца под караулом до окончания… А из них, ежели по следствию важности какой до кого не будет — тогда и без требования правинциалной канцелярии свобожены будут. А чтоб о том деле о приличившихся к следствию иметь с… канцелярией письменную пересылку — о том во оном… указе не изображено»[523].
Что же раскапывал Лавров, без малого месяц потративший на допросы и очные ставки? Предполагаем, что часть времени поглотило расследование заинтересовавшего его сообщения Ивана Гостеева. Тот рассказал о подмене важной бумаги, касавшейся дела «о якобы убийстве» — присланной из Тульского архиерейского приказа в провинциальную канцелярию про-мемории, в которой помимо прочего было написано, что тело умершей Татьяны «не было посыпано перстию» (землей). Для чего это было отмечено в данном документе и какую реакцию читателя предполагало — доподлинно нам не известно. А вот ознакомившийся с ним Демидов испугался, засуетился, заподозрил (или ему подсказали) бомбу замедленного действия. Указание на отклонение от общепринятого церковного обряда могло вызвать подозрение в ортодоксальности православия его участников. Насколько это было близко к истине — здесь не важно, важно же, что сомнений в правоверии допустить было нельзя. Демидов упросил воеводу и секретаря Николая Семенова переписать промеморию. По их приказу это было сделано подканцеляристом Максимом Викулиным. Опасное место предстало в ней отредактированным: мертвое тело оказалось «перстию посыпано». Подлинный документ был «изодран» Романом Никитиным[524].
Лавров с провинившимися канцеляристами разобрался и, взяв с них подписки о невыезде, отпустил по домам — 5 декабря Викулина, через несколько дней и остальных[525]. Самсонов, проходивший сразу по нескольким следственным сюжетам, несмотря на хлопоты провинциальной канцелярии, продолжал оставаться под стражей даже и в январе следующего, 1736 года. Освобожденных же ждали наказания, назначить которые предстояло Кабинету министров.
Словно смерч пронесся Лавров над сонной Тулой. Погибших, к счастью, не было. Но скольких напугал, сколько добра переломал…
Многие детали следствия, которое проводил Лавров, остаются пока неизвестными. Размышляя о нем, пытаясь связать его нити, объяснить действия, невольно «спотыкаешься» о фигуру Горбунова. Опережая события, отметим здесь, что именно в сентябре 1735 года он зачем-то посылался Кабинетом министров в Тулу. Посылался и поехал, даже не уведомив разбиравшуюся с его доносами Комиссию о заводах. Объявившись в ней много месяцев спустя, он сообщил об этой поездке, но цели ее не назвал, сказал только, что о возвращении известил Кабинет и теперь ждет его решения. Невольно приходит на ум, что Горбунов или ехал с Лавровым (вот почему так резко перестал появляться в Комиссии — посадили на подводу и в путь), или независимо от него, но по тому же делу. Очень похоже, что лавина предпринятых Лавровым арестов — это круги на воде от камней, брошенных не только Пономаревым, но и Горбуновым.
Несколькими названными им тульскими жителями Лавров занялся очень плотно.
11 сентября 1735 года из Сената в Тульскую провинциальную канцелярию отправили с нарочным указ с требованием немедленно выслать в Петербург Якова Михайлова сына Самсонова — того, который, помним, помог Васильеву отыскать Пальцова, указал на Игнатьева, а потом заговорил о взятках — предмете еще более интересном. Самсонов должен был явиться в Сенате «у прокурорских дел» в течение месяца. В провинциальной канцелярии указ получили 23 сентября, на следующий день в дом к Самсонову послали сержанта, который хозяина не застал — прошедшей ночью тот был арестован другим сержантом с солдатами, присланными от капитана Лаврова. Единственное, что оставалось провинциальной канцелярии, — запросить последнего, «оной Самсонов чего ради к тому следствию, истребовав, из провинциальной канцелярии взят… и в Сенат прислан будет ли»[526].
Указ отправить Самсонова в Петербург и одновременное задержание его в Туле — события несогласованные, но взаимосвязанные. Вчера подсказывавший следствию имена осведомителей, сегодня сам оказался «под колпаком». На Самсонова указал Горбунов: заявил, что ему известно нечто о взятке в три тысячи рублей, данной Никитой Демидовым руководившему следствием барону Шафирову[527]. Канцелярист на допросе сначала запирался, потом показал на Лукьяна Копылова, от которого «за разговорами» он будто бы о ней и узнал. Взятый к следствию не позднее первой половины октября (возможно, и в сентябре), Копылов ни в чем не признавался и приоткрыл тайну лишь в застенке.
Информированные о ходе следствия кабинетминистры в середине октября приказали Лаврову устроить Самсонову и Копылову очную ставку. В случае, если Копылов, противореча Самсонову, будет запираться, капитану предписывалось допрашивать его «с пристрастием», но, особо оговорено, не пытать. Для Лаврова большой разницы между «пристрастием» и «пыткой» не существовало. Содержавшийся «под крепким караулом» Копылов был не только скован, но «и в застенке подымай неоднократно, отчего у него рука повреждена». Взявшийся хлопотать за него Никита Демидов утверждал, что тот «лежит болен», и, судя по тому, что мы знаем об обхождении с подследственными, так оно скорее всего и было. Спасая двоюродного брата, Демидов сумел достучаться до Кабинета министров, прося освободить узника из-под караула на поруки и обещая, что «ежели до него что касаться будет, о том он ответствовать будет на свободе». Господа министры 19 декабря такой указ Лаврову отправили. Обращает на себя внимание фраза: «А за что оный подымай в застенке, о том вам в Кабинет репортовать». Указ взял лично Никита Демидов, отправившийся с ним в Тулу[528].
