Тем временем Берг-коллегия требовала от его младшего брата, в это время служившего местным ее уполномоченным за сбор налога с металлопроизводителей, обеспечить присылку сведений о продукции, выпущенной Верхотулицким заводом, и прием с него налоговых платежей (десятины). Получив этот указ 5 августа, Никита Никитич пригласил потенциальную наследницу — вдову Христину. Денег она не принесла, заявив, что ей «наличного чюгуна ведомостей подать и десятины заплатить за прошлые годы нечим, понеже после смерти мужа ее брат ево, дворянин Акинфей Демидов, дом ее со всякими де пожитки, деньги и письма запечатал безвременно собою без указу самовольно. А завод де мужа ее он, Акинфей, насильством же своим у ней вдовы отнял и владеет самовольством же своим». Деверь, жаловалась вдова, поставил на нем своих приказчиков «и всякия припасы, готовленные де мужем ее, котлы, железо и протчае де продает, на всякия росходы употребляет он, Акинфей, якобы из собственных своих. А ее де, вдову, и дочь ее, наследницу девицу Анну, на тот завод не впускает и ничего де не дает». Вдова, по ее словам, «претерпевает глад и превеликую де нужду, так что за тем де ево, Акинфиевым, всего мужа ее имения самовольным отнятием дневные пищи не имеет». Она уповала на помощь Берг-коллегии: просила «дабы повелено было от колегии дом де ее роспечатать, а завод отдать по-прежнему, а до указу из колегии из-под караула ее вдову уволить»[390].

Не получив денег, Никита Никитич 13 сентября послал на завод подканцеляриста Петра Митрофанова с приказанием за неплатеж десятины впредь до указа опечатать там «пожитки», припасы и дельное железо. Тот съездил и отчитался: имущество осмотрел, составил опись. Железа он обнаружил больше десяти тысяч пудов, чугуна тысяч семьдесят; имелись также котлы, казаны и припасы. Учтенное опечатал в двух амбарах, в одном из которых оставил, между прочим, два сундука, «покрыты кожею и окованы железом, в которых нутряные замки и при тех де замках печати на воску под именем бывшаго Григорья Демидова». Три недели спустя, 6 октября, вдова и младшая дочь подали в Берг-коллегию просьбы о записи за ними Верхотулицкого завода. Обращения были встречены вполне лояльно, оформление пошло, была уже составлена выписка[391]. Оставалось ее рассмотреть и принять решение. Сама вдова, даже не имея доступа на завод, насколько могла, продолжала им заниматься[392]. Но в дело снова вмешался Акинфий. После поданных им в коллегию в декабре двух доношений вопрос о наследниках потерял былую однозначность.

При первом, от 11-го числа, он представил копию с купчей, данной стольником Петром Арсеньевым комиссару Демидову, купившему у него в 1718 году землю в Тульском уезде — ту, на которой ныне стоял завод. Акинфий напоминал, что отец единственным наследником недвижимости — деревень и заводов — утвердил именно его. Ему же позже отдала свою долю и мать. На этом основании Акинфий «явил» в Вотчинной коллегии доставшиеся ему купчие, «в том числе и вышеписанную Арсеньева явил же. Которые, — утверждал он, — за мною и записаны».

Закрепившись на этом плацдарме, Акинфий перешел в наступление. Претензию на владение Верхотулицким заводом объявили оставшиеся после брата «второбрачная ево жена Христина Борисова» и дочь Анна, пожелавшие «отлучить» себе имущество от законных наследников и лично от него — имение, купленное отцом у Арсеньева, «и построенной на той земле железной завод со всяким строением». (Обратим внимание на подмену объекта. Христина и Анна просили исключительно о заводе.) При этом Акинфий отмел необходимость учесть интересы Анны, назвав ее «прижитою от прежнего ее, Христиньина, мужа, а не от брата моего, дочерью». В обоснование раскрыл семейную тайну покойного: «…она, Христина, за брата моего Григорья пришла чреватою и, прожив з братом моим немногие недели, оною свою дочь Анну и родила. А в челобитье своем она, Христина, вымышленно ее, дочь свою Анну, брату моему Григорью написала дочерью». В действиях Христины Акинфий усматривал прежде всего имущественный интерес: она действовала, «желаючи после жизни ево, брата моего Григорья, отлучить» имущество «себе на четвертую часть, а дочере своей Анне, якобы сущей законной наследнице, оставшие три части». Законными наследниками Акинфий считал себя и дочь Григория от первого брака Акулину. Он просил не верить «ложному» челобитью вдовы, не отнимать у него землю с заводом и «о помянутой Христининой дочере Анне изследовав… учинить милостивое решение»[393].

Забегая вперед укажем на отмеченную Анной эволюцию позиции Акинфия по вопросу о наследнике: «…октября 25-го числа он же, дядя мой Акинфей, подал в Вотчинной колегии имянем помянутой моей сестры Акулины челобитною… а во оной написал, что во всем недвижимом и движимом имении отца моего наследница одна она, сестра… А в августе месяце сего ж году в поданном в Туле к десятинному збору доношении написал, что недвижимых имениях отца моего наследник он, и ближе его по линии никово нет»[394]. Полагаем, трезво осознав, что претензия на единоличное владение слишком похожа на «несытое лакомство» (выражение Анны), Акинфий вскоре признал законными наследниками себя и Акулину

Второе доношение Акинфия поступило в Берг-коллегию 20 декабря. Оно заполнило логическую дыру в системе аргументов, представленных им прежде. Что он имел основания претендовать на землю под заводом — допустить было еще можно, но с какой стати — на завод? Акинфий придумал, с какой. В новом прошении он заявил: завод «покойному брату моему Григорью сыну Демидову во время жизни своей им, отцем моим, отдан был для ево пропитания на время». Доказательств не привел (их не было), но, чтобы отвлечь от этого обстоятельства внимание, резко переключил его на другой аспект темы, для коллегии крайне важный. На заводе имеются чугун и припасы — их, писал Акинфий, нужно немедленно освидетельствовать и взвесить, «чтоб надо мною от государьственнои Берг-калегии для платежа десятинного и впредь для зделки со вдовою Христиной Борисовой оного брата моего бывшею женою от Берг-калегии какова подозрения не было»[395].

(Заметим, как, настраивая в свою пользу коллегию, умно и умело он себя подавал: не отвергал полюбовной сделки, напротив, декларировал, что готовится к ней. Вообще, мастерство Акинфия в составлении документов, подобных прочитанному, временами просто поражает. Взвешено каждое слово. Точно прописан каждый нюанс. Умно обыграны все неточности и двусмысленности в текстах противника. При необходимости — обширный и важный для общей картины подтекст.)

Почему позиция Акинфия, первые месяцы после трагедии не противопоставлявшего себя семье брата, изменилась столь радикально, становится ясно из рассказа Анны Григорьевны. «Означенная купчая, — писала она, — всегда была у отца моего по самую ево смерть, а потом у матери моей до того времяни, как означенной дядя мой приехал в дом отца моего, без вашего императорского величества указу пожитки и писма все запечатал и потом из оных к себе брал, между тем и оную купчую вымышленно вынял и объявил ее Вотчинной колегии уже за челобитьем моим, как я стала просить о справке за себя недвижимого отца моего имения». В представлении Анны действия дяди — не что иное, как «сильной грабеж»[396].

Можно предположить, что повлекшая междоусобие идея пришла в голову Акинфию еще до того, как он получил документ, позволивший ее реализовать. Вполне вероятно, он знал, на чье имя покупалась земля, — всю свою жизнь он был с отцом очень близок, и едва ли тот скрыл от наследника подробности рядовой сделки 1718 года. Вот только нужного документа у Акинфия до поры до времени не было. Но он знал, где его искать. Захватив осиротевший дом и документы, нашел среди них и купчую. Найдя, стал действовать.