— И чтобы ни один волос с их головы не упал, — добавил он. — Мне они нужны живыми.

— Никуда они не денутся, — смеясь, ответил Стысь. — Заперты в спортивном зале, возле них постоянно дежурят мои люди. Так что если землетрясения не будет, ничего с ними до твоего приезда не случится. В этих широтах землетрясений не бывает, а проект дома ты делал сам…

Пол тоже посмеялся, согласившись с доводами друга и компаньона насчет прочности сооружения.

— Мой дом, моя крепость, — заключил он и спросил: — Мне вчера поздно вечером Ольга звонила. Где ты её подставил, объясни? Я не стал перед нею ничего раскрывать, сказав, что ты действовал по моему приказу.

— Правильно сделал, что так сказал, — довольно произнёс Стысь. — Она беспокоится по поводу этих… наших троих, — он скривил губы в ироничной усмешке. — Ничего я её не подставил. Это она считает, что способствовала их поимке. Ну соврал я, чтобы использовать её в этом деле, а иначе она бы не согласилась, знай правду, куда я её толкаю.

Он подробно рассказал Загу, что он придумал позавчера и как вовлёк Ольгу в эту операцию.

— А хороший я план разработал, — довольно произнёс Стысь и продолжал: — Я старался для дела. Ты сам говорил, что цель оправдывает средства. Конечно, в её глазах теперь я выгляжу ужасным человеком. Она мне друг, но дело мне дороже, — перефразировал он известное античное высказывание.

— Если она помогла поймать тебе их, это хорошо. Я на твоей стороне. Они в наших руках, а это главное… — Пол с полминуты молчал, молчал и Стысь, ожидая, что дальше скажет хозяин. А тот продолжал: — Не знаю, что она взбрыкнула. А вот что теперь дуться будет — нехорошо. Надо как-то уладить ваши взаимоотношения. Ты пока воздержись с ней в дебаты вступать. Я завтра приеду, и мы всё уладим. О, кей?

— О, кей, — ответил Стысь. — Не знаю, каким образом ты это уладишь, — недоверчиво продолжал он. — Ольга будто с цепи сорвалась.

— Это не впервые, — проронил Пол. — У нас и раньше некоторые разногласия имелись. И ничего — улаживали.

— У тебя в отношении пойманных план имеется?

— Никакого особого плана нет. Мы их отпустим и всё кончится само собой.

— Отпустим! Ты хочешь их отпустить после всего того, что мы сделали!

— Как только они нам отдадут икону с грамотой.

— Ты полагаешь, они отдадут.

— Не сомневаюсь.

— А если заартачатся?

— Я не считаю, что они её выложат по первому нашему требованию. Но я предложу купить её у них.

— В обмен на свободу?

— Это можно понимать по-разному. Это лучший вариант. От баксов они, я думаю, не откажутся.

— Не знаю, — протянул Стысь, выпятив нижнюю губу. — Они серьёзные ребята.

— Поглядим. Самое главное — они у нас в кармане. Никаких насилий, худых слов, всё честь по чести. Веди себя и прикажи другим, чтоб они вели себя как джентльмены. Не забывай кормить, дай им шашки или шахматы, поставь телевизор, пусть привыкают к западному образу жизни. Всё должно быть цивилизованно, особенно на первых порах. Не надо их сильно огорчать.

— Понял, мон шер.

— Тогда до встречи завтра. С Ольгой никаких конфликтов. Постарайся не попадаться ей на глаза.

— Ежу понятно. Мне раздоры ни к чему.

— Как там дед? Отдыхает?

— Иногда прогуливается по пристани, на катере, остальное время проводит у себя в комнате.

— Ни о чем тебя не расспрашивал?

— Нет.

— Пленников не видал?

— Думаю, что нет. Иначе он не хуже Ольги разыграл бы драму.

— О’ кей! До встречи!

В зарешеченное окно светило солнце, на улице было сухо и, наверное, тепло, но где-то вдали, насколько позволял обзор из окна, небо приобретало сизоватый оттенок. На воле парило, как перед грозой или дождём, и это ощущалось в помещении.

— Дождь будет, — сказал Николай, вытирая рукой потное лицо. — Духота нестерпимая.

— У них здесь вентилятор должен быть, — предположил Сергей.

— Вон два над окнами, только они не работают, — отозвался Афанасий и указал рукой на два квадратных чёрных прямоугольника, забранных или пластмассовыми, или стальными пластинами.

— Ты сказал, что особняк оформлен на имя какого-то Зага? — спросил Николай Афанасия. Его не отпускала мысль — что это за владелец дома, который охотится за ними со своими головорезами?

— Пауль Заг, подданный иностранного государства, богатый предприниматель. В Ужах навытяжку встают, услышав это имя. Он городу большие денежные вливания сделал, как тут без почтения относиться. Если бы я знал, что мы очутимся в его владениях, я бы всю подноготную откопал об этом Заге.

Разговор был прерван появлением Петрухи с тележкой. Он её поставил на старое место, где всегда оставлял, чуть ли не в центре зала, и, стоя спиной к двери, за которой маячил охранник, из длинного рукава рубахи незаметно выкатил в миску с макаронами круглый мягкий шарик, почти неотличимый от кушанья. Повернувшись, пошел к выходу, не говоря ни слова. Лишь в дверях сказал охраннику:

— Запирай чудиков. Я приду через полчаса.

Охранник запер дверь, что-то говоря Петрухе.

Как только они остались одни, Николай достал из миски круглый комочек. Это была плотно скатанная бумага. Он отступил в угол зала, чтобы охранники не могли подсмотреть в замочную скважину, к нему подошли Афанасий с Сергеем. Николай развернул бумагу, расправил и увидел фиолетовые буквы. Это была записка.

— Ну что там? — шёпотом спросил Сергей, заглядывая через плечо Воронина, сгорая от любопытства.

Николай не ответил, впившись глазами в неровный почерк — человек, писавший записку, торопился или сильно волновался. Шариковой ручкой было написано: «Доверьтесь тому, кто вам носит еду. Ваш друг».

Николай подал записку Афанасию. Тот пробежал её глазами и протянул Сергею, тихо сказав:

— Печатными буквами написана. Кто-то скрывает свой почерк.

— Если это правда, то среди этих жлобов есть порядочный человек, который хочет нам помочь, — проговорил Николай. — Конечно, он будет скрываться. — Он взял у Сергея записку. — Из записной книжки листок вырван, — пояснил он, внимательно разглядывая белую в клеточку бумагу.

— Вы уверены, — проговорил Афанасий, — что нас не дурачат?

— А что этот розыгрыш даст тому, кто это затеял? — спросил Николай. — Абсолютно ничего. Очередная насмешка? Поэтому отнесёмся к появлению этой записки со всей серьёзностью. Ты сомневаешься, Афанасий?

— И так и эдак. С другой стороны, что нам остаётся делать в нашем положении. Надеяться на волю автора этой записки. Хуже нам не будет, если даже над нами и посмеются. На всякий случай, уничтожь бумагу, — обратился он к Николаю.

— Интересно было бы узнать, — проговорил Сергей, — кто он, наш друг?

Николай заметно повеселел, озабоченность сошла с лица Афанасия, перестал хмуриться Сергей. Записка связала их с внешним миром, появилась надежда на спасение.

Через какое-то время вновь появился невозмутимый Петруха. Подойдя к тележке, взглянул поочередно на пленников. Понял по их глазам, что записку они прочитали. Он вздёрнул брови, лёгким кивком показывая в сторону угла, где горой были сложены маты. Повторил это два или три раза, стоя спиной к охраннику, и покатил тележку к выходу.

— Вы чего-нибудь поняли? — спросил Николай, когда дверь за Петрухой захлопнулась.

— Я нет, — чистосердечно признался Сергей.

— Но он нам зачем-то показывал на угол, — продолжал Николай. — На маты, которые там лежат.

— Поэтому это место нам надо осмотреть, — сказал Афанасий. — Видимо, там что-то скрыто.

Он встал и направился к углу зала, где лежали сложенные друг на друга маты.

— А ты, Сергей, обратился он к товарищу, — стань к двери. — Как услышишь, что открывают, кашляни посильнее. Будем знать, что мы в опасности.

— А что ты хочешь делать? — спросил его Николай.

— Осмотрим маты. Не зря же он показывал в их сторону.

Так и сделали. Афанасий осмотрел притиснутые плотно к углу маты, но ничего, что бы дало намёк на знак Петрухи, не обнаружил. Воронин вскарабкался наверх, но тоже ничего не нашёл.