— Чудное и чудное озеро, — сказал Николай, сделав в словах разное ударение Он сидел на носу в распахнутой куртке и неизменной шляпе, иногда пощупывая пуговицу, пришитую Ольгой. — Меня как художника оно всегда манило своей яркой первозданностью и непостижимостью. Бывало, замечал — солнце светит и оно ликует, радуется, улыбается, но стоит только солнцу спрятаться за тучкой, сразу отрицательно преображается: скалы чернеют и торчат, как трехгранные гранитные штыки, цветы и травы тускнеют, словно наливаются мёртвой водой, а вода в озере приобретает синюшно-холодный оттенок, студит руки, и кажется это не вода, а ледяной жгуче-морозный сплав. Воздух становится колючим, словно состоит из тысяч невидимых острий, как наждачная бумага, и ранит тело, если повеет ветерок. Такое у меня впечатление сложилось о той его части, что осталась за грядой, — Николай указал вдаль. — А здесь я в первый раз. Эта сторона — сплошной контраст с той, каменистой: берега заболочены, озеро мелководно, обыкновенное, таких много в наших местах.

Спутники молча слушали Воронина. Сергей старался ровнее вести перегруженную лодку. Афанасий в фуражке, низко надвинутой на глаза, с биноклем на груди, смотрел за горизонтом. Он не пропустил ни единого слова из повествования Николая, и когда тот закончил, сказал:

— Раньше на гряде был военный объект. Какая-то секретная лаборатория, работы проводились втайне. Не знаю, до чего доработались, но в начале девяностых лабораторию закрыли.

— Из-за чего? — спросил Сергей.

— Военное ведомство перестало финансировать.

— Во всём одна причина — нет денег, — уныло проговорил Сергей. — А что там изучали? — через секунду спросил он Афанасия.

Тот пожал плечами:

— Об этом не знаю.

— Место таинственное, — проговорил Сергей, осматривая озеро. — Я сразу это почувствовал. Тягостное что-то в душу входит. Вы ничего не слышите? — он неожиданно замер, весь превратившись в слух.

— Нет, — ответил Афанасий и поднёс бинокль к глазам: — Всё чисто, спокойно…

Он достал карту и что-то прикидывал, глядя на нее.

— Верно, показалось, — пробормотал Сергей и налёг на шест.

— А что именно? — спросил Николай, который чётко следовал заповеди, которую выработал, найдя в иконе грамоту: всё непонятное принимать как козни врагов.

— Шум движка.

Неожиданно Афанасий отложил карту в сторону и прислушался:

— Сергей прав, мне кажется, что это действительно мотор. — Он взял бинокль, лежавший на рюкзаке у ног.

Путешественники насторожились. Сергей перестал работать шестом.

Лодка по инерции продолжала плыть, а потом замедлила ход и застыла, слегка покачиваясь. Сзади действительно слышался звук, напоминающий работу двигателя моторной лодки, но он был настолько неявственен, что его было легко спутать с другим. Туман у берегов ещё вис над водой, и сколько Афанасий не подносил бинокль к глазам, ничего не заметил. Они долго прислушивались, но ничего не нарушало тишины. Легко плескалась вода о крутые борта лодки.

— Показалось, — проговорил Афанасий, вешая бинокль на шею.

— Может, и не показалось, — промолвил Николай. — Я вам говорил про то, как меня чуть не утопили удальцы из особняка. Может, это они разгуливают на лодках по озеру?

Никто ему не ответил. Сергей снова взялся за шест.

— Вообще-то эти места пустынны и необитаемы, — продолжал Воронин, заметно успокоившись, — начинаются Скитские болота, притом непроходимые. Сюда мало кто нос показывает. Иногда охотники по берегу озера охотятся, а дальше, куда мы направляемся, не забредает никто — боятся. — Он снова покрутил пуговицу, пришитую Ольгой.

Вспомнив перепитии сегодняшнего утра, Николай вздохнул: хорошо, что это закончилось, туман сходит и таинственность, и непредсказуемость исчезают.

Солнце подошло к зениту, и туман рассеялся окончательно. Сзади в лёгкой дымке терялись очертания скалистого выступа, где рисовал свои этюды Николай, и за которым возвышался особняк, принадлежавший какому-то иностранцу, у которого были на услужении такие озорные и нахальные ребята. Над водой у берега летали стрекозы, высоко в небе кружили чайки.

Афанасий повернул голову назад и прислушался:

— Слышите? — спросил он.

— Вроде моторка, — вполголоса ответил Николай.

— Моторка, — подтвердил Афанасий.

— И я слышу, — сказал Сергей.

— Это не галлюцинации, — констатировал Николай.

— Может, кто рыбачит? — предположил Сергей. — Здесь, как я понимаю, раздолье для рыбаков.

— В этой части озера да, — подтвердил Воронин.

— Может быть, — ответил Афанасий. — Но даже в бинокль никого не видно. Хотя постой! Кажется, вижу. Чёрное пятно, приближающееся к берегу. Нет, это обман зрения.

— Да Бог с ними, с рыбаками, — махнул рукой Николай. — Мало ли чего привидится. Пуганая ворона куста боится. Скоро Сутоломь.

Приблизительно через час лодка вошла в устье Сутоломи, где река впадала в озеро. Правый берег был низинный, с заболоченными местами, а левый повыше — твёрдая суша, поросшая густым лесом.

— Против течения плыть будет тяжелее, — сказал Сергей, с трудом отталкиваясь от илистого дна.

— Мы вот что сделаем, — сказал Афанасий. — Один пойдёт по берегу, а двое поплывут в лодке.

— Правильная мысль, — поддержал его Сергей, который устал работать шестом, хотя его два раза подменяли.

— Вы вдвоём идите пешком, — сказал Воронин, — а я поведу лодку.

— Одному тяжело, — попытался его отговорить Афанасий.

Но Николай стоял на своем:

— Как устану, крикну.

— Будь по-твоему, — согласился Афанасий. — Я думаю, мы с Серёгой не отстанем, будем тебя всё время иметь в поле зрения. — И после небольшой паузы обратился к Сергею: — Возьми с собой карабин. Места глухие…

Когда лодка причалила, Сергей с Афанасием взяли карабины и спрыгнули на берег. Николай, отталкиваясь от дна шестом, поплыл вверх по Сутоломи.

— Найдём хорошее место, сделаем привал, — крикнул он им, удаляясь.

— Разумеется, — ответил Афанасий.

Сутоломь была неглубокой извилистой речкой, текущей в низких берегах. Левый местами был повыше, обрывистый, с недавнями оползнями. Плывя против течения, которое почти не ощущалось, Николай вскоре заметил, что лес с левой стороны стал редеть, образуя небольшие поляны, деревья стали мельчать, больше становилось молодого чернолесья, попадались небольшие болотца, а на сухих местах рос густой черничник. С правой стороны берег тоже заметно понижался, иногда пропадал, уступая место мелким топким ямам, в которых в изобилии росла осока и рогоз. Больше встречалось болотных птиц. При приближении людей они, зажиревшие от обильной летней пищи, тяжело и неуклюже взлетали, оглашая окрестности пронзительными криками.

— Мы в краю непуганых птиц, — сказал Сергей, вспомнив прочитанный то ли рассказ, то ли повесть с таким названием.

— Видно, что сюда давно или никогда никто не заглядывал, — сказал Афанасий, осматривая окрестности.

— Места совершенно дикие, — с восторгом заметил Сергей, как и Афанасий, обозревая бескрайнее болотистое пространство.

Они замолчали, обходя низину с зелёной водой. От берега далеко не удалялись, чтобы всегда видеть Николая, который медленно вёл лодку по реке. Иногда Сергей негромко кричал ему, чтобы оживить и скрасить путешествие, и тогда птицы с шумом вылетали из зарослей травы и кустов.

— Может, вам бечеву кинуть? — кричал им Николай. — Потащите лодку, как бурлаки…

— А ты надорвался? — смеясь, отвечали ему.

Николая сменил Афанасий, того Сергей, и так они менялись через час.

Когда солнце стало клониться к закату, решили сделать привал.

Сергей, который вёл лодку, причалил по требованию друзей к берегу и бросился на зелёную траву.

— Перекур, — сказал он. — Я выбился из сил.

Заночевать решили в небольшой берёзовой рощице на сухом месте, невдалеке от реки.

— Судя по всему, завтра начнутся бескрайние болота, — сказал Афанасий, сверяя свою карту со схемой, срисованной с рыбьего зуба. Они сидели на берегу, отдыхая перед ночлегом. — Пойдут протоки, и нам труднее будет найти правильный путь. Если бы на рыбьем зубе были координаты, тогда мы безошибочно дошли бы до скита.