Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Ни слова не говоря, он подошёл к Мишке, вытащил его сухое тело за шиворот из-за станка и вынес в коридор.

— Ты? — спросил он у Никонорова.

— Сеня, ты чего? — дрыгал над полом Мишка ногами, стараясь освободиться из геркулесова зажима Дудкина. — Чего я?… я? Не надо, Сеня!

— Признавайся — ты?

Мишкина шея от туго схваченного воротника стала красной.

— Ну, я, отпусти… задыхаюсь…

— Хорошо, что признался, — отпустил его Сеня.

— А если бы не признался? — пришёл в себя Мишка и отряхивался, как мокрая курица. — Что бы было?

— А вот что? И Сеня занёс мощную длань над Мишкиной головой

— Ладно, ладно, — подставил руку Мишка. — Раскипятился. Уж и пошутить нельзя.

Мишка потрогал лицо, словно оно тоже было в переделке, открыл кран и попил воды. Сенька подошёл к нему:

— Да ты не злись, Миша. Я тоже так. Я не в обиде.

Работал Дудкин хорошо, прилежно. Даже тогда, когда другие перекуривали, спасаясь от несусветной жары, он частенько оставался за станком.

Однажды прибежал взъерошенный Колосов.

— Сынки, — с ходу возбуждённо начал он, ворвавшись в штамповку. — Кто дежурный?

— Я, — ответил Новоиерусалимский, вскидывая от станка чумазое лицо.

— Сынок, давай марафет наведём. Чтобы здесь было всё, как положено. Уберите ящики с бусами. Что они проход загромождают… Вообще, вообще порядок…

— Что случилось? — спросил Фунтиков, прерывая работу и смазывая иголку маслом.

— Позвонили из редакции, корреспондент едет, о вашей бригаде писать будет и сфотографирует передовика.

— Обо всей бригаде? — поинтересовался Мишка.

— Может, и обо всей. Потом договоримся. На всякий случай умойтесь. А то рожи испугаешься, если встретишь, где ненароком.

— Так уж и рожи, — пробормотал Мишка. — Рожи как рожи. Поштампуй в такой жарище…

Он вышел из-за станк, подошёл к зеркалу, скривил физиономию:

— Нормальная морда лица…

Фотокорреспондент приехал только на другой день. Он появился в штамповке с Колосовым и сразу заслонил глаза от яркого пламени, бившего из печурок печи.

— У вас всегда такая жара? — спросил он.

— Почему, — ответил Мишка, оттаскивая от тела рубашку и подставляя грудь под струю воздуха. — Сейчас субтропики. Жара бывает летом.

Подошёл начальник цеха Родичкин. Тоже прижмурился от яркого огня. Был он небольшого роста, и, видимо, белое пламя било ему прямо по глазам.

— На сегодняшний день это лучшая наша бригада, — сказал он, обводя рукой всех штамповщиков. — Бригадир Фунтиков, наша гордость, старый штамповщик, наставник молодых. Все ребята план выполняют на сто двадцать — сто сорок процентов…

— Всегда такая высокая производительность труда? — осведомился фотокор.

— Да нет. Работа у нас незавидная, — продолжал Родичкин, — не всякий пойдёт сюда. Раньше шла разная шваль, заваль — пьяницы, лодыри. А теперь бригада подобралась отличная. Нам бы ещё такую бригаду, и жили бы мы хорошо. Ребята в основе молодые: Сеня Дудкин ослужил в армии, Лыткарин и Казанкин ждут своей очереди. Опытные штамповщики: Ермил Прошин, великолепный мастер своего дела, Михаил Никоноров, Мячик — все хорошие. Сейчас борются за звание бригады коммунистического труда.

— Я за этим сюда и приехал, — сказал фотокор. — В районе трикотажная фабрика первая откликнулась на этот почин, потом сообщили, что и вы поддержали…

— Поддержали, поддержали, — откликнулся мастер, стоявший за Родичкиным. — Комсомольцы выступили застрельщиками. Можете посмотреть наши соцобязательства — они висят в красном уголке.

— Сначала сфотографирую бригаду, — сказал фотограф. — Надо встать вместе… Здесь тесновато, пойдёмте в коридор или красный уголок…

Он всех разместил в коридоре, в центр посадив мастера и бригадира. В первом ряду сидели Казанкин, Лыткарин и Коля Мячик, во втором стояли остальные. Мишка хотел сфотографироваться с жигалой, но Колосов не разрешил.

— Почему? — Мишка был недоволен. Его курносый нос сморщился. — Вон Стаханов завсегда на фотках с отбойным молотком. Это его орудие труда. А я что не могу со своим орудием труда сфотографироваться? А то прочитают в газете и не поймут — кто такой штамповщик бус.

— А с жигалой поймут? — усмехнулся Колосов.

— Я вас одного сфотографирую с орудием труда на память, — пообещал фотокор.

Это устроило Никонорова.

— Я понял, — сказал он. — Фотография в семейный альбом. Годится.

Потом фотограф ушёл с мастером к Родичкину. Через полчаса появился снова и стал расспрашивать Фунтикова. А тот через некоторое время отослал его к Казанкину с Лыткариным.

Фотокор был не старый ещё человек, среднего роста, подвижной и худой. Через плечо болтались два фотоаппарата.

— Так кому пришла мысль работать по-коммунистически? — спросил он парней. — Все говорят, что от вас двоих она изошла.

— Кто теперь помнит, кто первый сказал, — ответил Казанкин.

— И какое это имеет значение, — поддержал его Лыткарин. — Мы все как прочитали в газетах, так и подумали, а что если и нам бороться за это звание… Потом сказали мастеру. Он нас поддержал. Приняли обязательства и работаем.

— Работаете лучше, чем раньше? — уточнял фотограф.

— Стараемся работать лучше. Знаем, что боремся за высокое звание. Если сорвёмся, нам его не присвоят…

Фотограф спросил, сколько им лет, откуда они, где живут, какие у них интересы, и только задав десяток вопросов, отложил ручку в сторону.

Вернувшись к станку, Саша сказал Ермилу:

— Работать легче, чем интервью давать.

— Выходим в люди, — кричал весёлый Мишка. — Пётр Алексев? Где он?

— Ушёл к себе, — ответил Фунтиков. — Не горлопань.

— Хочу ему предложить нам премиюшку подкинуть, — не унимался Никоноров. — Видишь, о нас в газете будет пропечатано.

— Цыплят по осени будут считать, — ответил Фунтиков. — Тебе сейчас премию выпишут, а завтра ты возьмёшь да свихнёшься.

— Нет, теперь, сынки, баста! На работу я, как штык, и с работы, как положено. Мишка врать не будет. Мне приятно сидеть в газете, чем в другом, каком месте. И я настроен на хороший лад. Я с вами вожусь, как говорит моя дочка. Мне с вами по пути, ребята… Ты знаешь, дядя Ваня. Мне вот в последнее время стало казаться, что бригада такое дело… Она всё может. Вот раньше, мы все по одному работали, только вместе выпивали. Отработали смену и каждый, куда хочет. И здесь работали как волки одиночки. Сам знаю, а никому не помогу. А теперь как-то всё сообща. А это мне греет сердце… Раньше кто мне скажи, что я в самодеятельности буду участвовать — плюнул бы ему в глаза. А сейчас хожу вместе с нашими ребятишками, — он кивнул на Сашу и Васю, и знаешь, жду этого дня. Это я — не пацан, а женатик не один год. И не только мне попеть там охота, вращаюсь среди людей, мне весело, интересно, попою, поспорю. Как я раньше жил — работа да бутылка. А теперь у меня интерес давний к книгам пробудился, я в библиотеку записался. Читаю. Так что я за коммунистический труд…

19.

Прошли крещенские, афанасовские морозы, наступил февраль — кривые дороги. Метель каждый вечер бросала в стёкла штамповки горсти жесткого снега, а внутри было тепло и не верилось, что за стенами трещит 20-градусный мороз.

Ермила смену не было — его вызвали в районо. Когда он на следующий день пришёл на работу, его окружила вся бригада.

— Как дела? — спросил Футиков. — Зачем вызывали? Что решили?

— Чего решили. Что суд решил, то так и остаётся. Будут Веру отправлять в детский дом. Бабушка слегла, да она бы и не довезла её. Вера не хочет ехать ни в какую. Только если со мной. Вот меня и командировали отвезти Веру в детский дом…

Это всё, что смогли узнать от немногословного Ермила.

— Ну и хорошо, — сказал Фунтиков. — Вере там будет лучше, чем здесь. Бабка старая, болеет. За ней самой нужен уход, а Вера ещё ребёнок. Это хорошо, что так устроилось. Какие ребята вырастают в детских домах — учёные, инженеры….

— И когда надо девочку везти? — спросил Ермила Лыткарин. — Ему самому стало как-то не по себе от известия, что Веру увезут в детский дом.

135
{"b":"184044","o":1}