— Логика, — возразил Неолео, — подсказывает, что если в аналогичных условиях в Пунте, Сомали, возник в известной степени структурированный пиратский флот, то…
— В сомалийском Пунте, — перебил исландец, — нет никакого флота, а есть лишь катера прибрежного класса, принадлежащие отдельным мелким шайкам морских грабителей, непрофессиональных и деградированных наркоманов. Они, в общем, и грабят только с целью добыть деньги на опиаты, или «мирру», как они это называют.
Неолео Кои выдержал паузу (ровно такую, чтобы глотнуть пива) и ответил:
— Я с тобой полностью согласен в оценке пиратов Пунта. Но, давай добавим некоторый важный параграф. Несмотря на свою деградированную сущность, они образуют что-то наподобие коммерческой сети приема и исполнения заказов крупных шиппинговых и страховых компаний, а иногда крупных нефтяных трейдеров, или правительств стран «Первого мира». Вспомни историю с перехватом пиратами Пунта партии украинской бронетанковой техники для военной группировки в Кении. Пиратам эта техника была совершенно ни к чему, а минимального выкупа за моряков они еле дождались. Значит, существовал теневой заказчик, и, судя по грузу, это правительственный заказчик.
— Ты, Неолео, стучишься в открытую дверь, — сказал Йотун, — с пиратами Пунта все так, однако заметь: их старейшины начали получать крупные государственные или, что по существу, то же самое, сверхкрупные корпоративные заказы на разбой, только после нескольких самостоятельных сигнальных налетов.
— Ха… — произнес Неолео, — я, кажется, понял твой аргумент, но я не уверен.
— Поясняю, — сказал исландец, — Все началось в 2003-м году около Пунтленда с атаки на российский танкер, шедший из Саудовской Аравии в Кению. Атака была практически бессмысленна с той примитивно-разбойничьей позиции, которой сомалийские пираты придерживались с 1970-х, когда о них знали лишь специалисты по криминологии. Но с позиции бизнес — стратегии, атака на танкер с грузом стоимостью более ста миллионов долларов, означала новый уровень бизнеса. Старейшины Пунта раскачивались долго. Массовые атаки этого типа начались лишь через полтора года после первой попытки. В 2005-м — 23 рейда, и никакого результата, кроме того, что несколько держав послали к Сомали боевые корабли. С позиции примитивного разбойника, это негатив. Денег нет, одни убытки: боевые корабли уничтожили в 2006-м сколько-то пиратских катеров. Но стратегически, это был скачок, потому что пресса назвала это «морским сражением с сомалийскими пиратами» и «первым морским сражением XXI века»!
— Это круто, — согласился белизский бизнесмен, — Но я не совсем уловил принцип.
— Я тоже не совсем уловил, — признался исландец, — надо позвать Кави, она ученый…
— Ясно! — Неолео кивнул и крикнул, — Девчонки! Идите сюда! Мы тут сцепились про сомалийских пиратов!
Девушки не заставили долго себя ждать, и уже через минуту возникли на мостике.
— Что за тема у вас, парни! — заявила Виолет, — В море говорить о пиратах! Блин!
— А что такого? — Неолео похлопал ладонью по дивайсу, похожему на видеокамеру, снабженную массивным штативом-треножником, — нам есть чем ответить.
— Милый, — мягко сказала она, — а что ты будешь отвечать полисменам, если они это заметят, и поинтересуются, почему у тебя на яхте гранатомет-полуавтомат?
— Я отвечу правду: это пневматический спортивный пейнтбольный гранатомет.
— Угу. А в дюймовых гранатах — спортивный пейнтбольный динамит.
— Не динамит, любимая, а диперокс.
— Ладно, — она кивнула, — диперокс. Ты уверен, что полисмены поймут эти тонкости?
— Поймут, если нормально объяснить, — Неолео сделал характерный жест, отсчитывая невидимые денежные купюры.
— Ну, милый, если ты намерен учредить бонус для карибских полисменов, — Виолетт вздохнула, — …это меняет дело. В любом случае, я хочу фруктового сока с кокосовым молоком. Там, в ведре, есть тетрапаки. Выкопай их, пожалуйста, из-под вашего пива.
— …И одну банку пива дай мне, — добавила Кави, — А что с сомалийскими пиратами?
Неолео протянул жене два тетрапака (с фруктовой смесью и с кокосовым молоком), а новозеландке — жестянку пива, и сообщил:
— Мы обсуждали стратегический путь сомалийского пиратского бизнеса, и запнулись на вопросе, почему ключевой точкой было инфо в mass-media о морском сражении между пиратами и боевыми кораблями флотов крупных держав. Это ведь не просто реклама.
— Конечно, это не просто реклама, — подтвердила Кави Айви, — это крайне важный узел в бюрократической паутине. Если пираты являются субъектом военных операций, то они образуют не узел с маркером «криминальный риск», а узел с маркером «риск от боевых действий», что совершенно меняет цену их атак на большом рынке. Страховые расчеты, судебные дела по претензиям в договорах поставки, гарантии для профсоюзов моряков, специальные полномочия военных контингентов и заказы на специальные вооружения, планируемые потери гуманитарных грузов — влияние на все эти феномены глобальной экономики оказывается доступно для целенаправленного воздействия через простого и дешевого сомалийского пирата. Пиратский бизнес в этом регионе становится для всех крупных игроков таким же понятным инструментом финансового рынка, как, скажем, фьючерсы. Атаки сомалийских пиратов выходят на фондовую биржу. С этого момента, пиратский бизнес стабилен, и не зависит от таких мелочей, как выплата или невыплата выкупа за конкретное судно. Производители товара с лейблом «сомалийские пираты» перестали зависеть от грубой материальной реальности, и достигли ранга финансовых фантомов. Это примерно как канонизация какого-нибудь попика в католицизме. Он из простого продавца крестин, венчаний, отпеваний и отпущений становится священной персоной, самостоятельным фантомно-товарным объектом религиозного рынка.
Виолет, смешивая в высоком стакане фруктовый сок с кокосовым молоком, заметила:
— Это слегка заумно, но четко. Неолео, милый, ты как-то раз сам говорил, что если бы сомалийские пираты жили с выручки от своих налетов, они бы обанкротились.
— Да, — подтвердил бизнесмен, — ты, как обычно, права, любимая. Но если ты помнишь, довольно быстро нашлось объяснение: наличие хорошей дилерской сети, которая, без каких-то биржевых фокусов, просто собирает корпоративные заказы на эти атаки.
— Нет, — Кави покачала головой, — экономисты считали, и даже при наличии идеальных дилеров, сомалийское пиратство не стало бы рентабельным. Сомалийский пиратский бизнес поднялся именно на своей бумажной, фантомной, биржевой компоненте.
— …А у андаманских пиратов этого нет, — заключил Йотун Йотсон, — поэтому, они не представляют из себя ничего большего, чем подростковая банда в трущобах.
— А их участие в «Аврора Фронда»? — спросила Виолет.
— Не то, — сказала Кави, — они постояли около чужого брэнда, как какая-нибудь фирма-сателлит около крупного консорциума с мировым именем. В счет идет только то, что сделано под своим брэндом, или то, что сделано анонимом, но взято под свой брэнд.
— Мм… — Виолет глотнула своего коктейля, — А в чем разница: сделано или взято?
— Ни в чем. Я просто указала оба этих варианта для научной корректности.
Раздался телефонный звонок, точнее — начало Реквиема Моцарта. «Па-ба-ба-бам!».
— Кто там? — спросил Йотун Йотсон, прижав к уху свою трубку, — А! Беата! Привет!
— …Замечательно. Сидим на мостике. Пьем с друзьями пиво.
— …Кто влип? Стэн Зауэр? Тот самый?
— …Конечно, помню. А что у него случилось?
— …В дерьме? А конкретно?
— …Подожди, давай с самого начала. Он теперь защитник биосферы…
— …Сколько? 64 трупа? Ничего себе, старт на новой должности…
— …Было за что? Хм… А конкретно…
— …Ого! Вот это, я понимаю! Ого! Еще и принц Монако! Ну…
— …Нет, мы еще не смотрели новости, мы это делаем за обедом…
— …Я понял, понял. А чем мы можем помочь?
— …Ну, со мной Кави, и еще наши друзья, Неолео и Виолет.
— …Если в двух словах, то у них бизнес по яхтам, еще они любят китов, дельфинов, дельтапланы, дайвинг, танцы, пейнтбол и розыгрыши. Если ты случайно увидишь в Интернете на блогах видео-ролик про инопланетян в ледяных пещерах Антарктиды, то возможно, это творчество Виолет. Она спец по N3D-графике, и вот так развлекается.
