А л е к с е й
Неправда! Кто ж оговорил меня?
П е т р
Ты все винил других, но не себя;
Ты лгал, как подлый раб, но не царевич.
Теперь вини же ту, в ком жизнь и правду
Свою ты видишь.
А л е к с е й
Бедную пытали,
Заставили оговорить меня!
П е т р
Ну, сверим, кто из вас здесь изолгался.
Введите Евфросинью!
(Уходит.)
Входят Евфросинья и Толстой Петр Андреевич.
А л е к с е й
А ребенок?
Е в ф р о с и н ь я. Государь царевич! Он помер. Долго возвращалась. Далеко завез ты меня и оставил.
А л е к с е й. А ты- то как, Ефросиньюшка?
Е в ф р о с и н ь я. Здорова. Меня спрашивали, и я написала все, как было, как помню. Не обессудь, государь мой, ежели что не так тебе покажется.
А л е к с е й. Что же ты написала?
Толстой подает царевичу листы с показаниями. Царь возвращается и усаживается в отдалении.
Е в ф р о с и н ь я. Я сама могу сказать. Что помню, то и написала.
А л е к с е й. Я вижу, ее рука. А читать не могу. (Смахивает слезы с глаз.) Что же ты наделала, Фрося? Ты же меня погубила.
Т о л с т о й. Значит ли это, государь царевич, в ее показаниях все правда?
А л е к с е й (закрывая лицо руками). Я не читал. Я не могу.
Е в ф р о с и н ь я. Государь царевич, подумай обо мне. Каково мне? Ты на свободе, я в крепости.
А л е к с е й. В какой крепости?
Е в ф р о с и н ь я. Не в Эренберге, верно. Не в Сент-Альме.
Т о л с т о й. Ну, ты повтори, что говорила и писала сама.
Е в ф р о с и н ь я. Сказывал мне, что он от отца для того ушел, что-де отец к нему был немилостив, и как мог искал, чтоб живот его прекратить, и хотел лишить наследства; к тому ж, когда во время корабельного спуска, всегда его поили смертно и заставляли стоять на морозе, и оттого-де он и ушел, чтобы ему жить в покое, доколе отец жив будет; и наследства он, царевич, весьма желал и постричься отнюдь не хотел...
Т о л с т о й. Государь царевич, все это правда ли?
А л е к с е й. Мало ли чего я говаривал, всего не упомню.
Е в ф р о с и н ь я. Также он говорил: когда он будет царем, и тогда будет жить в Москве, а Питербурх оставит, также и корабли оставит и держать их не будет...
Т о л с т о й. Таковы ли намерения ваши были, государь царевич?
А л е к с е й. Да. Но это же теперь, когда я отрекся от престола, не имеет значения.
Е в ф р о с и н ь я. Также он писал письма с жалобами на отца цесарю многажды, писал и архиереям; а первые письма писал он, царевич, к двум архиереям не в крепости: еще до оной, будучи в квартире; а к которым, не сказал; говорил, что те письма писал и посылал для того, чтобы в Питербурхе их подметывать...
А л е к с е й. Фрося, не бери греха на душу.
Е в ф р о с и н ь я. Государь царевич, я сказываю то, что мне ты говорил. Зачем мне выдумывать?
А л е к с е й (вскипая). Ты не понимаешь, что губишь меня?!
П е т р
Бесчестно: здесь вся жизнь твоя и правда.
Толстой уводит Евфросинью. Входят князь Меншиков, канцлер Головкин, кабинет-секретарь Макаров и Толстой.
Вот почему за жизнь свою боялся.
Как тайный враг мой жил, мой сын, наследник!
В ничтожестве своем ты ухватился
За старину, за веру, как стрельцы,
В прошедшем запоздавшие столетьи,
Как бороды в невежестве своем,
В каком вся Русь от века пребывала.
Убег в Европу с иноземным войском
Занять престол, назначенный судьбой,
Чтобы порушить в государстве все,
Чем мы от тьмы на свет едва-то вышли?!
Что Карлу шведскому не удалось
С Россией сотворить, ты б сделал, вижу.
Когда б отечество не возродилось
Чрез просвещенье, ты б легко в Европе
Нашел второго Карла на погибель
Российского народа, чтоб царить
И сгинуть, точно вор и самозванец.
А л е к с е й
(заливаясь слезами)
Отец!
П е т р
Ты мне не сын. Простил я сыну
Его чудачества и прегрешенья.
Ты ж преступил законы все, какие
Есть в мире сем и горнем. Пусть закон
Тебя и судит, но не я. Поди!
Алексей выбегает вон.
Сенату и министрам, генералам,
Чинам гражданским высшим и духовным
Прошу собраться для суда над ним.
Как сына блудного отец, простил я
И яко самодержец повторил
Прощение мое в Москве прилюдно.
Но есть законы, коих даже солнце
Не может преступить, иначе мир,
Поверженный, погрузится во тьму.
Сцена 5
Петропавловская крепость. В ночь с 25 на 26 июня 1718 года. Камера. Входят священнослужители. С постели, на которой лежал поперек, свесив ноги, приподнимается царевич Алексей.
А л е к с е й
(не глядя ни на кого)
Подите прочь! Вы предали меня,
Против отца восстановивши с детства,
За бороды держась и животы.
Я ж поднят на дыбу; я вынес муки,
Что хуже смерти. Нового позора,
Как Кикин пред толпой на площади,
Я не хочу! О, Господи, спаси!
(Падает, бездыханный.)
Священнослужители поспешно уходят. Вносят свечи.
А л е к с е й
Три свечи. Умер я? Или решили,
Что умер окаянный? Нет, дышу
Едва-едва, и от свечей мне легче.
(Встает на ноги.)
И тени женщин на стене - трех странниц.
Нет, здесь они. В последний мой приют
Как вы вошли? Засовы крепки, стража...
