В у л ь ф. Я знаю.

К е р н. Он думает, что мне весело жить в обществе офицеров. А мне скучно и тоска, как он выражается. Как и муж, они сплошь и рядом такие противные. Но когда ты спокоен, смотришь на них безо всякой досады, словно на китайские тени, - только и разницы, что эти говорят, - но наперед знаешь все их вопросы и ответы. Расстаешься с ними совершенно равнодушно.

В у л ь ф. Как бы хорошо, если бы ты осталась здесь с нами!

К е р н. Это началось давно, пять лет еще тому назад, когда я жила с мужем здесь поблизости, в Пскове, а вас в Тригорском в то лето не было, и мне уже было ясно, что не вынесу долго этой жизни, и отдушиной для меня, - это и он понимал, - была поездка к родным, которые в свою очередь были озабочены тем, чтобы я вернулась к мужу. Он говорил, бывало, что ежели я чувствую себя такой несчастной, нечего мне было и возвращаться, раз уж он меня отпустил, а он, разумеется, оставил бы меня в покое и не стал бы ни приезжать за мной, ни принуждать меня жить с ним, раз я все время колеблюсь. Вот вам его принципы, его образ мыслей. Чем больше я его узнаю, тем яснее вижу, что любит он во мне только женщину, все остальное ему совершенно безразлично.

В у л ь ф. Может быть, таковы все мужчины?

К е р н. Нет, мой супруг - все-таки редкость. Ему ничего не стоит взять мои красивые часики и послать племяннице, и хоть мне их и жалко, я отдаю их, даже не показав своего огорчения, не хочу, чтобы он думал, будто подобные вещи способны меня расстроить. Но что же это? А ведь это еще самые невинные его поступки. Но меня возвращают к нему, как выдали замуж, не пожелав узнать мою душу.

В у л ь ф. Есть много резонов...

К е р н. Никакая философия на свете не может заставить меня забыть, что судьба моя связана с человеком, любить которого я не в силах и которого я не могу позволить себе хотя бы уважать. Словом, скажу прямо - я почти его ненавижу. Каюсь, это великий грех, но кабы мне не нужно было касаться до него так близко, тогда другое дело, я бы даже любила его, потому что душа моя не способна к ненависти; может быть, если бы он не требовал от меня любви, я бы любила его так, как любят отца или дядюшку, конечно, не более того.

В у л ь ф (невольно рассмеявшись). Ничто не вечно.

К е р н. Да, конечно, я нахожу успокоение в мыслях о некоем счастье в грядущем. Кто не желает себе добра? Неужели преступление желать себе счастье? Мысль эта ужасна... Бог мне свидетель, зла я никому не желаю, напротив, желаю ему всякого счастья, только чтобы я к этому не имела отношения. Как мне выдержать подобную жизнь?

В у л ь ф. Мы поедем к тебе.

К е р н. С вами, конечно, веселее будет мне. И косвенно и моему драгоценному супругу, которому завидует Пушкин. О, как говорит Фигаро: "Ах, как глупы, эти умные люди!"

В у л ь ф. Он простодушен, но этого не любит в себе.

К е р н. Он еще совершенно не знает меня. Он думает, я люблю кружить головы... Нет, я уверена, нет женщины, которая так мало стремилась бы нравиться, как я, мне это даже досадно. Вот почему я была бы самой надежной, самой верной, самой некокетливой женой, если бы... Это "если бы" почему-то преграждает путь всем моим благим намерениям.

В у л ь ф. Значит, ты все-таки любишь кружить головы?

К е р н. Стоит мне полюбить, я буду любить до последнего своего вздоха, так что не беспокойтесь, несчастных из-за меня будет не так уж много, ты же знаешь, что иной раз это получается помимо моей воли. Так что просто из сострадания к мужскому полу я решила как можно реже показываться на людях, чтобы избавить его от страданий несчастной любви. Впрочем, довольно мне шутить, ангел мой.

В у л ь ф. Ты успокоилась?

К е р н. Как видишь!

Выходят в гостиную, где к ночи все собрались для музыцирования и пения. Звенит гитара.

О с и п о в а. А, знаете, какая мысль мне пришла в голову?  Луна вскоре взойдет, небо чисто... Мы совершим прогулку в Михайловское. На двух колясках. Алексис, распорядись!

              Все с оживлением высыпают во двор.

Михайловское. Старый запущенный сад. Ночь. Из двух подъезжающих друг за другом колясок сходят Пушкин, Анна Керн, Анна Вульф, Алексис и Осипова.

О с и п о в а. Не станем входить в дом. Слишком хороша ночь.

А л е к с и с. Да Пушкин и не готов к приему гостей.

П у ш к и н. Кабы я знал, сударыня, что вы затеете эту прогулку в Михайловское, да еще в прекрасную летнюю ночь!

О с и п о в а. А вы, милый Пушкин, как будто не возражали?

П у ш к и н. Напротив, я счастлив. Ничего подобного не могло придти в голову.

К е р н. А как же глупая луна на этом глупом небосклоне?

П у ш к и н. Я люблю луну, когда она освещает прекрасное лицо.

О с и п о в а. Мой милый Пушкин, будьте же гостеприимны и покажите госпоже ваш сад.

Пушкин подает руку Керн и быстро, точно бегом, уводит ее в сад. Алексис, Анна Вульф и Осипова следуют за ними, отдаляясь друг от друга.

А л е к с и с. Маменька! Вы бываете опрометчивы, как Пушкин.

О с и п о в а. Что ты хочешь сказать, Алексис?

А л е к с и с. Зачем было затевать эту прогулку в Михайловское? Что если это дойдет до ушей генерала Керна?

О с и п о в а. Мне хотелось утешить Анету и Пушкина на прощанье.

К е р н (споткнувшись). Не так скоро, Пушкин!

П у ш к и н (вздрагивая). Вы споткнулись о камень.

К е р н. Нет, это корни старых деревьев проступают из-под земли. Вы знаете мой девиз? "Не скоро, а здорово".

П у ш к и н. У вас такой девиз? Нет, сударыня, это камень. Я завтра утром подберу...

К е р н. Зачем? Выбросить, чтобы другая на моем месте не споткнулась и не упала?

П у ш к и н. Другая? На вашем месте? Нет, это невозможно. Еще в первую нашу встречу вы произвели на меня совершенно особенное впечатление.

К е р н. Особенное? Однако же вы весьма дерзко заговорили со мной о змее, роль которой отвели моему двоюродному брату.

П у ш к и н. Я заговорил с Клеопатрой. О чем же я у нее мог спросить? Вы снова промолчали. Когда ни встречу вас, отчего рядом с вами всегда двоюродный брат, то гвардейский офицер, то студент, народ, знаете ли, опасный?

К е р н. Чем же? Слава Богу, у меня много братьев и сестер. Вот почему вы столь ревниво относитесь к ним?

П у ш к и н. Это же ясно.

К е р н. Это вам ясно, а мне - нет.

П у ш к и н. При красоте вы столь обаятельны, что всякий, на ком останавливается ваш взор, обречен. У брата, который только прикидывается братом, есть право быть рядом с вами во всякое время, сопровождать вас, а у меня - нет, и как же мне не ревновать?

К е р н. Опять споткнулась.

П у ш к и н. Да, здесь повсюду из-под земли выступают старые корни, быть может, уже высохшие. Признаться, я ревную вас и к генералу Керну. Вообще мне трудно представить, как можно быть вашим мужем, как не могу представить рая.

К е р н (споткнувшись). Кабы вы знали, я предпочла бы быть в аду, чем в раю с моим драгоценным супругом.

П у ш к и н. Что вы сказали?

К е р н. Очевидно, я выругалась, ударившись о старые корни. Кстати, вы еще шутили с моим братом за ужином у Олениных, сидя за моей спиной, что предпочесть - ад или рай.

П у ш к и н. Я хотел попасть в ад, полагая, что там много хорошеньких женщин.

К е р н. А я довольно сухо сказала, что в ад не желаю.

П у ш к и н. И тогда я раздумал, решив, что мне лучше всего быть там, где вы будете. Но с вами, сопровождая вас, уехал ваш брат. Я стоял на крыльце в морозную ночь и глядел на ваш отъезд с завистью. Пусть мне говорили, что вы замужем, вы молодая мать, но вы выглядели такой невинной девочкой; на вас было тогда что-то вроде крестика, не правда ли?