Четвертый балетный выход
Пастухи и пастушки из группы Дориласа танцуют, выражая ему свое одобрение.
Тирсис.
Сказанья древности, что нам известны были,
Теперь превзойдены делами чудной были,
Всю славу дней былых затмив.
Нас полубоги не прельщают:
Мы забываем древний миф,
Нас лишь Людовик восхищает.
Пятый балетный выход
Пастухи и пастушки из группы Тирсиса выражают ему свое одобрение.
Дорилас.
Возможность дали нам Людовика деянья
Поверить во все то, о чем гласят преданья
Давно исчезнувших годин.
А наших внуков ждет иное:
Им не докажут их герои,
Что столько мог свершить один.
Шестой балетный выход
Пастухи и пастушки из группы Дориласа выражают ему свое одобрение.
После этого обе группы пастухов и пастушек объединяются. Появляется Пан в сопровождении шести фавнов.
Пан.
Довольно, пастухи, затею прекратите.
Что делать вы хотите?
Пастушеской свирели стон
Старался б выразить напрасно
То, что не смел бы Аполлон
Воспеть на лире сладкогласной.
Вы слишком на свои надеетесь усилья:
Не хватит пламени, которое вас жжет.
Вы рветесь в небеса, но восковые крылья
Уронят вас в пучину вод.
Чтоб воспевать дела отваги беспримерной,
Судьба еще певца не создала;
Нет слов, чтоб описать монарха образ верно,
Молчанье — лучшая хвала,
Которой ждут его дела.
Его иным путем, ему угодным, славьте,
Готовьте для него иное торжество,
Его величие оставьте —
Утех ищите для него.
Флора.
Но хоть у вас и не хватило сил
Воспеть бессмертное величие как надо,
Награду каждый заслужил.
Да, вас обоих ждет награда.
Стремленье важно уж одно
К тому, что гордо и прекрасно.
Седьмой балетный выход
Два зефира танцуют с венками в руках, которые они потом возлагают на пастухов.
Климена и Дафна (подавая им руки).
Стремленье важно уж одно
К тому, что гордо и прекрасно.
Тирсис и Дорилас.
За смелый наш порыв как много нам дано!
Флора и Пан.
Служа Людовику, не трудятся напрасно.
Обе пары влюбленных.
Искать ему утех — отныне наш удел.
Флора и Пан.
Блажен, кто посвятить всю жизнь ему сумел!
Все.
Сливайте ж, юноши и девы,
Здесь в рощах пляски и напевы —
Так этот день нам повелел!
Пусть эхо сотни раз за нами возглашает:
Людовик выше всех, кто троны украшает.
Блажен, кто посвятить всю жизнь ему сумел!
Заключительный общий балетный выход
Фавны, пастухи и пастушки танцуют все вместе, а затем уходят, чтобы приготовиться к представлению комедии.
ВТОРОЙ ПРОЛОГ
Сцена представляет рощу.
Приятная музыка. Появляется пастушка и нежным голосом жалуется, что не может найти никакого средства против снедающего ее недуга. Несколько фавнов и эгипанов,[114] собравшихся для своих обычных игр, замечают пастушку. Они подслушивают ее жалобы и своими плясками сопровождают их.
Жалоба пастушки.
Все ваши знания — чистейшая химера,
Немудрый и тщеславный род врачей!
Не излечить меня латынью вашей всей —
Тоски моей безбрежна мера.
Увы, не смею страстный пыл
Тоски мучительной любовной
Открыть тому, кто безусловно
Меня один бы исцелил.
Не думайте придать мне сил.
В мое спасение была б напрасна вера:
Все ваши знания — чистейшая химера.
Лекарств сомнительных воздействие ценя,
Им верить в простоте невежество готово,
Но ими никогда не вылечить меня,
И может обмануть вся ваша болтовня
Лишь только Мнимого больного!
Все ваши знания — чистейшая химера,
Немудрый и тщеславный род врачей!
Не излечить меня латынью вашей всей —
Тоски моей безбрежна мера.
Все ваши знания — чистейшая химера.
Все уходят. Сцена превращается в комнату.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Арган один.
Арган (сидя за столом, проверяет посредством жетонов счета своего аптекаря). Три и два — пять, и пять — десять, и десять — двадцать; три и два — пять. «Сверх того, двадцать четвертого — легонький клистирчик, подготовительный и мягчительный, чтобы размягчить, увлажнить и освежить утробу вашей милости…» Что мне нравится в моем аптекаре, господине Флеране, так это то, что его счета составлены всегда необыкновенно учтиво: «…утробу вашей милости — тридцать су». Да, господин Флеран, однако недостаточно быть учтивым, надо также быть благоразумным и не драть шкуры с больных. Тридцать су за промывательное! Слуга покорный, я с вами об этом уже говорил, в других счетах вы ставили только двадцать су, а двадцать су на языке аптекарей значит десять су; вот вам десять су. «Сверх того, в означенный день хороший очистительный клистир из наицелебнейшего средства — ревеню, розового меда и прочего, согласно рецепту, чтобы облегчить, промыть и очистить кишечник вашей милости, — тридцать су». С вашего позволения, десять су. «Сверх того, вечером означенного дня успокоительное и снотворное прохладительное питье из настоя печеночной травы, чтобы заставить вашу милость уснуть, — тридцать пять су». Ну, на это я не жалуюсь, я хорошо спал благодаря этому питью. Десять, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать су и шесть денье. «Сверх того, двадцать пятого прием превосходного лекарства, послабляющего и укрепляющего, составленного из кассии,[115] александрийского листа и прочего, согласно предписанию господина Пургона, для прочистки и изгнания желчи у вашей милости — четыре ливра». Вы что, шутите, господин Флеран? Относитесь к больным по-человечески. Господин Пургон вам не предписывал ставить в счет четыре франка. Поставьте три ливра, сделайте милость! Двадцать и тридцать су. «Сверх того, в означенный день болеутоляющее вяжущее питье для успокоения вашей милости — тридцать су». Так, десять и пятнадцать су. «Сверх того, двадцать шестого ветрогонный клистир, чтобы удалить ветры вашей милости, — тридцать су». Десять су, господин Флеран! «Вечером повторение вышеупомянутого клистира — тридцать су». Десять су, господин Флеран! «Сверх того, двадцать седьмого отличное мочегонное, чтобы выгнать дурные соки вашей милости, — три ливра». Так, двадцать и тридцать су; очень рад, что вы стали благоразумны. «Сверх того, двадцать восьмого порция очищенной и подслащенной сыворотки, чтобы успокоить и освежить кровь вашей милости, — двадцать су». Так, десять су! «Сверх того, предохранительное и сердцеукрепляющее питье, составленное из двенадцати зернышек безоара,[116] лимонного и гранатового сиропа и прочего, согласно предписанию, — пять ливров». Легче, легче, сделайте милость, господин Флеран: если вы так будете действовать, никто не захочет болеть, довольно с вас и четырех франков; двадцать и сорок су. Три и два — пять, и пять — десять, и десять — двадцать. Шестьдесят три ливра четыре су шесть денье. Таким образом, за этот месяц я принял одно, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь лекарств и сделал одно, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать промывательных. А в прошлом месяце было двенадцать лекарств и двадцать промывательных. Неудивительно, что я чувствую себя хуже, чем в прошлом месяце. Надо сказать господину Пургону: пусть примет меры. Эй, уберите все это! (Видя, что никто не приходит и что в комнате нет никого из слуг.) Никого! Сколько ни говори, меня всегда оставляют одного, никакими силами их здесь не удержишь. (Звонит в колокольчик.) Никто не слышит, колокольчик никуда не годится! (Снова звонит.) Никакого толку! (Снова звонит.) Оглохли… Туанета! (Снова звонит.) Словно бы я и не звонил. Сукина дочь! Мерзавка! (Снова звонит.) С ума можно сойти! (Перестает звонить и кричит.) Динь-динь-динь! Чертова кукла! Разве можно оставлять бедного больного одного? Динь-динь-динь! Вот несчастье-то! Динь-динь-динь! Боже мой! Ведь так и умереть недолго. Динь-динь-динь!
