Мандалей Возле пагоды Мульмейна, на восточной стороне, Знаю, девочка из Бирмы вспоминает обо мне, — И поют там колокольцы в роще пальмовых ветвей: — Возвращайся, чужестранец, возвращайся в Мандалей, Возвращайся в Мандалей, Где стоянка кораблей, Слышишь, хлопают их весла Из Рангуна в Мандалей. На дороге в Мандалей Плещет рыб летучих стая, И заря, как гром, приходит Через море из Китая. В волосах убор зелёный, в жёлтой юбочке она, В честь самой царицы Савской Цеви-яу-лай названа. Принесла цветы, я вижу, истукану своему, Расточает поцелуи христианские ему. Истукан тот — божество, Главный Будда — звать его. Тут её поцеловал я, Не спросившись никого. На дороге в Мандалей… А когда над полем риса меркло солнце, стлалась мгла, Мне она под звуки банджо песню тихую плела, На плечо клала мне руку, и, к щеке щека, тогда Мы глядели, как ныряют и вздымаются суда, Как чудовища в морях, На скрипучих якорях, В час, когда кругом молчанье, И слова внушают страх. На дороге в Мандалей… — Это было и минуло, не вернуть опять тех дней. Ведь автобусы не ходят мимо банка в Мандалей! В мрачном Лондоне узнал я поговорку моряков: — Кто услышал зов с Востока, вечно помнит этот зов, Помнит пряный дух цветов, Помнит пальмы, помнит солнце, Перезвон колокольцов, Шелест пальмовых листов. На дороге в Мандалей… Я устал сбивать подошвы о булыжник мостовых И английский мелкий дождик сеет дрожь в костях моих. Пусть гуляю я по Стрэнду с целой дюжиной девиц, Мне противны их замашки и румянец грубых лиц. О любви они лопочут, Но они не нужны мне, — Знаю девочку милее В дальней солнечной стране На дороге в Мандалей… От Суэца правь к востоку, где в лесах звериный след, Где ни заповедей нету, ни на жизнь запрета нет. Чу! Запели колокольцы! Там хотелось быть и мне, Возле пагоды у моря, на восточной стороне. На дороге в Мандалей, Где стоянка кораблей. Сбросишь все свои заботы, Кинув якорь в Мандалей. О дорога в Мандалей, Где летает рыбок стая И заря, как гром, приходит Через море из Китая. Дэнни Дивер
— О чем, о чем сигналит горн — промолвил рядовой. — Равненье нам! Равненье нам! — сказал сержант цветной. — Зачем вы побледнели так? — промолвил рядовой. — Боюсь взглянуть на караул, — сказал сержант цветной. — Это вешают Дэнни Дивера, слышишь, смертный марш трубят. Полки построились в каре, сейчас его казнят. Нашивки его сорвали с него и блестящих пуговиц ряд, Это вешают Дэнни Дивера ранним утром. — Как тяжко дышат там в строю! — промолвил рядовой. — Мороз жесток! Мороз жесток! — сказал сержант цветной. — Там кто-то впереди упал, — промолвил рядовой. — Случился солнечный удар, — сказал сержант цветной. — Это вешают Дэнни Дивера, вот последнее дефиле. Он стоит у своей могилы, гроб стоит перед ним на земле. Он повиснет через полминуты, извиваясь, как пес в петле. Это вешают Дэнни Дивера ранним утром… — Его койка стояла рядом с моей! — промолвил рядовой. — Сегодня он ночует не у нас, — сказал сержант цветной. — Он пиво меня угощал не раз, — промолвил рядовой. — Он горькое пиво в одиночку пьет, — сказал сержант цветной. Это вешают Дэнни Дивера, и вина его велика: Налог на его селенье, и позор для его полка! Это вешают Дэнни Дивера ранним утром. — Что-то черное пред солнцем! — промолвил рядовой. — Это Дэнни борется со смертью, — сказал сержант цветной. — Что-то всхлипнуло там высоко… — промолвил рядовой. — Это жизнь от него отходит, — сказал сержант цветной. Покончено с Дэнни Дивером. Чу! Барабаны бьют. Строится полк за полком, а сейчас и нас поведут. Ого! Новобранцы трясутся, сегодня они попьют, Повесив Дэнни Дивера ранним утром. Фуззи-вуззи Сражались за морем мы с многими людьми, Случались храбрецы и трусы среди них: Берберы и Зулусы, Сомали; Но этот Фуззи стоил всех других. Ни на полпенса не сдавался он: Засев в кусты, он портил нам коней, Он резал часовых, срывая связь колонн, Играя в кошки-мышки с армиею всей. Мы пьем за вас, Фуззи-Вуззи, за Судан, где родной ваш дом: Вы были язычником темным, но первоклассным бойцом; Мы выдадим вам свидетельство и, чтобы его подписать, — Приедем и справим встречу, лишь стоит вам пожелать. Мы шли вслепую средь Хайберских гор. Безумец Бур за милю в нас стрелял. Бурми нам дал неистовый отпор, И дьяволов Зулус нас предавал. Но все, что мы от них терпели бед, В сравненье с Фуззи было лишь игрушкой: «Мы процветали» — по словам газет, А Фуззи нас дырявил друг за дружкой. Мы пьем за вас, Фуззи-Вуззи, за миссис и за малышей. Задача была — разбить вас, мы, к слову, справились с ней. Мы били по вас из Мартини, без вежливости в игре, Но в ответ на всё это, Фуззи, вы нам прорвали каре! Он о себе газет не известил, Медалей и наград не раздавал потом, Но мы свидетели — он мастерски рубил Своим двуручным боевым мечом. С копьем, с щитом — как крышка от гробов, Меж зарослей он прыгал взад-вперед; Денечек против Фуззи средь кустов, — И бедный Томми выбывал на год. Мы пьем за вас, Фуззи-Вуззи, и за ваших покойных друзей! Мы бы вам помогли их оплакать, не оставь мы там наших людей! Но мы хоть сейчас побожимся, что в этой открытой игре, Хоть вы потеряли больше, вы нам прорвали каре! Он ринулся на дым под лобовым огнем, — Мы ахнули: он смял передовых! Живой — он жарче пива с имбирем, Зато, когда он мертв, он очень тих. Он уточка, барашек, резеда, Модель резинового дурачка, Ему и вовсе наплевать тогда На действия британского полка. Мы пьем за вас, Фуззи-Вуззи, за Судан, где родной ваш дом: Вы были язычником темным, но первоклассным бойцом, Оттого, что вы, Фуззи-Вуззи, с головою как стог на перье, Черномазый бродяга, прорвали британское каре! |
