«О Россия, злая Россия…» О Россия, злая Россия, Не твоя ли я плоть и дочь? Где я песни возьму такие, Чтобы злобу твою превозмочь? Не жалеет и слушать не хочет, Только скажет: «Чужая, уйди». Только страшное что-то пророчит Мне звериное сердце в груди. Разве я для тебя — чужая? Отчего ж я так горько люблю Небо скудное скучного края И непышную землю твою? Разве я не взяла добровольно Слов твоих тяготеющий груз? Как бы не было трудно и больно, Только с жизнью от них отрекусь! Что ж, убей, но враждебное тело Средь твоей закопают земли, Чтоб зеленой травою — допела Я неспетые песни мои. <19 апреля 1922> «Смиряем плоть усталостью жестокой…» Смиряем плоть усталостью жестокой. Поденщик спит — его закрыто око. Ты видел? — в сне тяжелом распростертый Как безобразен он, еще живой и мертвый! Но кто-то по ночам, из глубины великой, Кричит сквозь рот его пронзительно и дико. Но в городе, где в каждом доме спящий, Унылый вой стоит, как над звериной чащей. <1922> «И мудрые правы, и мудрые мудры…» И мудрые правы, и мудрые мудры, И правит, как следует, старый Бог, Владыка всезнающий и седокудрый — На запад — закат и восход — на Восток. А у нас еще рев, и звон, и грохот… Еще колыханье черное толп. Веселый взвизг разбиваемых стекол, Слепящий свет остановленных солнц! Эй, слушайте там, на бумажной карте, На глобусе круглом, на плоской земле: Еще у Безумия скипетр на царство В веревке намыленной, в крепкой петле! Да здравствует Карманьола, Лучшая из песен! Последнего на фонаре, — Последнего мудреца — повесим! <10 июня 1922> Мечта Построить бы дом, устроить бы сад, Посадить подсолнечник, виноград… Чтоб солнышко грело, зеленела трава Не день и не месяц, не год и не два, Только для маленьких, для детей, Не пускать бы вовсе взрослых людей. Сделать низкие двери, много ворот, На четыре стороны света вход. Кто ходить не умеет, пусть ползет. И сказать бы детям по всем городам: У нас хорошо, приходите к нам, Приходите, каждому место дадим — Кривоножкам, пузатикам, крошкам смешным И тем, кто не хочет быть большим. Будет белочка прыгать, грызть орех, Медвежата будут обнюхивать всех, Будет весело, будет тепло и светло, Чтобы много зверенышей разных пришло. И для каждого маленького, в доме таком, Будет сладкая каша и хлеб с молоком. Лишь бы солнышко грело, зеленела трава Не день и не месяц, не год и не два. <25 июня 1922> Родовой герб
Дедом отца моего был лошадиный барышник. Мудрый ученый раввин был моей матери дедом. Так и мне привелось полюбить проходимца, бродягу… Сын мой! герб знаменитый тебе завещаю: Лиру, Давидов щит, ременную уздечку. <Июнь 1922> «Ослепительное солнце…» Ослепительное солнце В ослепительное море Каждый вечер буйно входит, А за ним — влачится тьма. Каждый вечер на закате Ты пылаешь надо мною, Солнце, страшное светило, Над душой моей смятенной, Над моим несытым телом. За тобой влачится тьма! <Июль 1922> «Весы и гири, стерлинги и фунты…» Весы и гири, стерлинги и фунты И кровь за нефть, и золото за честь. Проценты взять на подавленье бунта И вексель злобы — выгодно учесть. Чудовище, урод, невиданный и дерзкий. Пугать детей, окручивать старух! Не вы ли сами воспитали мерзкий, Торгашеский и ненавистный дух. Вы кроткие, но перебьете локти И камнем пустите на дно реки. У Серафима выросли бы когти, И сам Иисус бы показал клыки. <1922> Слово Нет радости острей, чем радость слова, И слово с радостью так тесно слито, Что радость только в слове познается. Увидеть — мало! Жадными глазами Не обоймешь и не удержишь радость. Руками крепкими ее не схватишь. Ляг на нее, прижмись к ней алчным телом, Смешайся с ней, как муж лежит с женою! Она как ветер… как вода в горсти… Но если ты сумел ее назвать По имени и верное названье Найти ей среди всех творений мира. Она твоя! Ни время, ни пространство, Ни даже гибель вас не разлучат. Неповторимо, безраздельно, вечно Твое, тобой назначенное имя! 1923 |
