2. «А помнишь, как начинались стихи?..» А помнишь, как начинались стихи? Подстриженных парков Версаля зеленые мхи… Строителем славным, Садовником мудрым Для нас здесь поставлен Дворец седокудрый. Для нас фонтаны Взвивались и гасли, И били ракеты Звездой не для нас ли? Бродягам бездомным Куда торопиться! Так вечером темным Песня родится. 3. «Дырявы подошвы, а ноги крылаты…» Дырявы подошвы, а ноги крылаты… Кто выдумал сказку, что ты — для богатых? Кто стар и бессилен и духом нищ, Лишь тот от тебя отречется, Париж! Ты нас водил переулком сурочьим С песенкой дерзкой и сердцем беспечным… На перекрестках июльскою ночью Мы танцевали с любовью встречной. Пусть пальцы босые глядят в канаву, Здесь стены и камни овеяны славой! Для ротозеев и книжников голых Твоих площадей высокие школы! Листы твоих библиотек летучих Равно открыты зевакам и тучам! Пусть ветер листает, Пусть пыль читает! Постой и послушай, Как строфы тают. 4. «Ямбы, любовь, безделье…» Ямбы, любовь, безделье… Ямбы, безделье, лень… Ярмарочной канителью Долгий исходит день… Знаю, другие года Мне испытать дано, Пьяной стала вода, Трезвым стало вино. Я не зажмурю глаз, Не отступлю назад. Я принимаю вас, Годы труда и утрат. Вот уже соль слегка Мне порошит висок, Вот уже знает щека Времени коготок… Но не забуду, нет, Праздность, твое вино! И через столько лет В голову бьет оно. И окрыляет стих, Слову дает полет… И на губах моих Юности легкий мед: Ямбы, любовь, безделье… Ямбы, безделье, лень… Ярмарочной канителью Долгий исходит день… 5. «Утреет. Морозный рассвет…» Утреет. Морозный рассвет. И ночь пополам раскололась. И трезвых и будничных лет Я слышу насмешливый голос: «Придет же нелепая дурь В пустую башку тунеядца В эпоху сражений и бурь За праздной темой погнаться!» Ну, что ж! Справедливый упрек. Все это излишние бредни. Суров мой издатель и цензор мой строг: Простимся, подруга, в последний. <1925 — январь 1926> Миртуть
Трещит цикад немолчный хор, Жара и звездный мрак кругом. Где к морю сходят цепи гор, Высоко на горе наш дом. Волна под берегом кипит, Шакал у берега кричит. Томлюсь на жаркой простыне И знаю, снова не уснуть. Приснись хотя сегодня мне, Моя зеленая Миртуть, Моя озерная страна, Соседка ладожских болот, Где влагой ночь напоена. Неслышной влагой сладких вод. Повей болотною дремой, Пахни ночною тишиной, Молчаньем слух мой оглуши, В сухие ноздри подыши. Спешу. Еще не рассвело, А впереди совсем светло. Встают туманные луга. Бегут речные берега, Блестит дорога вдалеке, Пикеты ходят по реке. Колючки, изгородь, блиндаж И красный пограничный страж. А через речку, у куста Финляндцев белая мета. Граница! Что мне до нее? Сюжет сражений и поэм, Ее простое бытие Отныне сделалось ничем: Пускай уходит на восток — Мой дальний путь на север лег. Налево луг, направо бор, Зеленый вход в страну озер, Где гладью вод отражена, Склоняет бледный серп луна. По горло полные воды, Стоят глубокие пруды, Как будто некий великан Здесь ведра влаги расплескал, И вот озерами легли Они по бархату земли. И от березовых перил Ты можешь видеть, наклонясь, — Струят ключи сквозь мутный ил Подземных вод живую связь. Но вдоль березовых досок Через обструганный мосток Спешу поспешно перейти: С водою мне не по пути. Так вот куда меня влекло От ночи жаркой и враждебной! Глядит в сосновое окно Миртуть чухонскою деревней. Цветет меж соснами заря, Ползет туман по перелескам, И ветер ладожских прохлад Меня поит дыханьем резким. А там, в окошке, карий глаз Меня завидел по дороге, И ножки резвые стучат Уже по лестнице убогой. Светловолосый, смуглый, тонкий Сбегает молнией с крыльца, — Я узнаю в чертах ребенка Движенье моего лица. И он навстречу мне идет, И именем меня зовет, Которого нежнее нет, Хоть обойди ты целый свет. <1926> |
