Мне было двадцать пять, когда впервые
Увидела я гору Тоомамягги,
Разрушенный собор, библиотеку,
Разбросанные среди лип столетних
В густых аллеях здания старинных клиник,
И воздух твой вдохнула, полный влаги
Озер окрестных и смолы сосновой.
Я о тебе давно уже слыхала, —
С далеких пор к тебе тянулась юность.
Ливонскими Афинами прозвали
Тебя поэты в Пушкинское время
За то, что ты соединял ученость,
И тихий труд, и шумные досуги,
За то, что здесь свой круг водили музы.
Сюда Жуковский улетал мечтою,
Здесь пламенные песни пел Языков
И Абовян задумчивый учился,
Охваченный возвышенной заботой
О тяжких ранах матери-отчизны.
Здесь русского создатель гуманизма,
Великий Пирогов, в тиши работал.
И что он, быть может, клятву создал, —
Ее и я с волненьем повторила:
«Клянусь всегда во всем служить народу
И продолжать учиться, не скрывая
Того, чего достигну я в науке,
И зависти не знать к чужой работе,
И говорить всегда открыто правду!»
То было на втором десятке века.
Немало нас пришло к тебе в науку,
Наставник-город, арсенал познаний!
Ты Дерптом был для нас, и Дерпт, и Юрьев,
Но долго оставалось неизвестным
Твое большое, подлинное имя,
Эстонским данное тебе народом.
Где вы, друзья, товарищи былые?
Я ваши имена встречала в книгах, —
Свою вы верно выполняли клятву.
А ты, веселая с печальными глазами,
Делившая со мной и труд, и отдых,
Ты микроскоп сменила на винтовку,
В бою с фашистами, в Варшавском гетто
Сражалась, пала ты, как честный воин.
И вот, опять, я возвратилась в Тарту,
Вдохнула снова запах, полный влаги
Озер окрестных и смолы сосновой,
С горы на даль зеленую взглянула,
Под липами задумалась глубоко.
Круг завершен, и повторяю вновь
Забытую, старинную присягу:
«Служить народу и стоять за правду!»
1962
Туман. И Петропавловская крепость
Едва маячит в сумраке дневном.
Волшебная приходит полуслепость
Декабрьским влажным, теплым днем.
Молоденькие клены, стоя в парах,
Все ветви устремили в высоту.
Чуть светится зелененький фонарик
Там, на горбатом Кировском мосту.
Бродить бы так до ночи по тропинке
Вдоль Академии над вздыбленной Невой,
Но отсырели тонкие ботинки.
Пора домой.
1962
Как прожить без любви, дорогая,
Без любви столько лет?
На ладони твоей я читаю
Улетевшего прошлого след.
Есть глаза голубые
У беспечных, как дети, людей,
Есть и косы седые,
Наших кос, дорогая, седей.
Но испытанный в древних ремеслах
Весельчак Фигаро
Цвет ореха вернет нашим косам —
Это сделать не так уж хитро.
Ты не хочешь подделывать чувство?
Так отвергни его!
Преврати прожитое в искусство
И мастерство.
<Январь 1957, Переделкино — 12 февраля 1963, Ленинград>
Зал зеленый без ограды
Был открыт со всех сторон.
Склон горы служил эстрадой,
Крышей — серый небосклон.
Как ручьи сбегают к морю,
Как тропинки с гор — к шоссе.
Шел на праздник целый город,
От детей до дедов, все.
Реют флаги, блещут трубы…
Смех и гомон голосов…
Сколько синих, красных юбок,
Сколько белых рукавов.
Стало тихо, и докладчик
Праздник песенный открыл.
Дождик маленький украдкой
Между тем заморосил.
Дождь окончился с докладом.
Детский выстроился хор.
Мы с тобой сидели рядом.
Вышла туча из-за гор.
Сельский регент руку подпил.
Зашумел над ливнем лес.
Песни вырвалась свободно
И взлетела до небес.
Так тревожно, беспокойно
Пели голоса детей:
«А нужны ли русским войны?
Вы спросите матерей!»
Мы про ливень позабыли.
Не стирая слез с лица,
Мы ладони все отбили,
Аплодируя певцам.
Оглянулись: не одни мы
Говорили: «Подождем!» —
Песню мира пели с ними
Десять тысяч под дождем!
<1963>
