Вот в больнице новый доктор —

Пан Тадеуш Кржиш.

Но больных не видно что-то,

Их не приманишь.

А у фейгинской квартиры

С самого утра

Ждут кафтаны в старых дырах,

Ноги в волдырях.

И несут со всех местечек

Матери детей.

Касек, Стасей, Ривок лечит

Маленький еврей.

До Варшавы слух промчался,

Слух прошел о нем,

И разгневалось начальство

С золотым шитьем.

И приводят шесть жандармов

Фейгина на суд.

Смотрят люди с тротуаров,

Как его ведут.

— Доктор, вам единоверцев

Велено лечить.

Вы приказы министерства

Смели преступить! —

Отвечает огорченно

Маленький еврей:

— Не нарушил я закона

Совести своей.

Если мучаются люди,

Если плачет мать, —

Неужель, Панове судьи,

Мог я отказать? —

И судья ответил четко

На его слова:

— Пусть обсудит за решеткой

Жид свои права. —

Доставляют вслед за этим

Доктора в тюрьму,

И тоска тысячелетий

Входит вслед ему.

Долго ль, коротко ль, но смене

Все обречено, —

Государства, словно тени,

Падают на дно.

Над Варшавой гром промчался,

Орудийный гром,

И бежит, бежит начальство

С золотым шитьем.

Удирает на машине

Пан Тадеуш Кржиш,

Ну, а хлопам и русинам

Как бежать велишь?

Но быстрее самых быстрых,

Всех опередив.

Мародером и убийцей

В город входит тиф.

Страх ломает все засовы

Под покровом тьмы.

И выходит уголовный

Фейгин из тюрьмы.

Городок в ночи таится,

Мрак и тишь кругом,

Но ведет его в больницу

Память о былом.

Переполнены палаты,

Люди на полу,

Перевязок ждут солдаты

На вещах в углу.

А из залы полутемной

Слышен тихий плач,

И спешит, спешит на помощь

Доктор Фейгин, врач.

Детских губ призыв несмелый…

Боли лабиринт…

Вот уж он рукой умелой

Оправляет бинт.

И с надеждою во взглядах

На него глядят,

И рождается порядок

В хаосе палат.

И всю ночь в людской пустыне

При огне свечей

Человечье тело чинит

Маленький еврей.

И три дня с тревогой в сердце

Каждый час и миг

Отбивает он у смерти

Малых и больших.

А потом в ночном тумане

Донеслися вдруг

Тяжких танков громыханье,

Гул моторов, стук.

И бледнеет под повязкой

Каждое лицо,

Но идет, забыв опасность,

Доктор на крыльцо.

Чьи полки во тьме грохочут?

Чей у дома шаг?

Может быть, во мраке ночи

Свой страшней, чем враг.

— Здесь больные! — крикнул в муке

Маленький еврей

И, крестом раскинув руки,

Замер у дверей.

Так стоял он, ожидая,

Ко всему готов,

Словно птица защищая

Выводок птенцов.

Но зажглись, сверкнули фары

Кругом огневым,

Яркий свет в глаза ударил.

Кто же перед ним?

Сотни статных, мощью грозных

На машинах в ряд.

Командиры в шлемах звездных

У крыльца стоят.

И сказал, блеснув очами,

Старший командир:

— Мы пришли сюда друзьями.

Мы несем вам мир.

Мы больницу вашу вдвое

Развернем тотчас.

В штаб дивизии с собою,

Доктор, просим вас.

— Не уйду, пока коллеге

Я не сдам больных, —

Перерыв в леченье вреден

Для здоровья их.

Если я еврейской крови,

В чем вина людей?! —

Но сурово сдвинул брови

Старший из гостей.

— Мы Советского Союза

Верные сыны.

И для нас поляк, и русский,

И еврей равны.

Мы пришлем вам подкрепленье

Из врачей полка. —

Салютуя, на мгновенье

Поднялась рука.

И внезапно тьму прорвали

Тысячи огней,

Побежали вдоль кварталов

Искры фонарей.

И внезапно город мертвый

Ожил, поднялся.

Настежь двери, настежь окна!

Песни… голоса…

И толпятся вкруг советских

Боевых машин

В хоре дружеских приветствий

Хлоп, еврей, русин…

Но, затерянный в потоке

Многолюдных рек,

Молча смотрит невысокий

Тихий человек.

И горят, сияют, светят

Звезды темных глаз,

Может быть, в тысячелетья

Только в первый раз.